Энрике, который уже обошел участок, поводя сканером, а теперь, щурясь, вглядывался в лес, заметил:
— Вон там еще одно строение.
Она проследила за его взглядом. Еще более тщательно спрятанное в растительности, вертикальные доски — уборная?
Оба устремились туда. Меньше, чем та хижина на сваях, но не такая крошечная, как была бы уборная, и не приподнятая над землей, зато сидящая на грубом каменном фундаменте. Окон нет. Двери?..
Энрике повертел сканером.
— А вот тут внутри кто-то есть, — с удовлетворением заметил он. Поджал губы — Может, и коза.
Они обошли строение и обнаружили, что перед ним расчищена широкая площадка. Там же оказалась и дверь, к облегчению Катрионы. Прикрытая и подпертая снаружи кривой палкой с остатками серой коры, висящая на паре деревянных петель. Проверив почву вокруг входа посредством того, что Майлз назвал бы Прототипом № 1 всех наблюдательных приборов — невооружённым глазом, она обнаружила несколько разнообразных перьев, сушеный куриный помет и да, козьи катышки, сметенные и раскиданные какой-то метёлкой из прутьев, а не оставленные, где их отложили. Увы, материнский опыт, так хорошо научивший ее разбираться в какашках, не помог — никакого послания они не составляли. Но лошади не оставляют таких визитных карточек, значит, здесь убежище для животных помельче? А вот, погоди! Вот и кучка навоза у самого угла сарая, по размеру как раз для некрупной лошади и оставленная именно там, где животное могли бы привязать поводьями.
Рука Катрионы легла на подпорку — Энрике кивнул и замер.
— Убери сканер и приготовься ловить коз, если те выскочат.
Права леди Форкосиган на вторжение в чужое жилище и так были спорным вопросом, а если они ещё и упустят чужой домашний скот, будет только хуже. А козы — пронырливые твари, как Катриона ясно помнила по злоключениям своей юности на ферме двоюродной бабушки на Южном Континенте.
Энрике полуприсел, Катриона открыла дверь и шагнула внутрь, ожидая, что сейчас ее глазам придётся привыкать к полумраку сарайчика.
Вместо этого она ощутила себя так, словно вокруг нее вспыхнули огни Зимнепраздника или она стояла среди звезд на обзорной палубе космической станции, или даже на представлении в планетарии, где что-то пошло не так.
И очень не так.
С пола, стен и потолка светили не меньше сотни (да!) огней — и каждый имел по три лепестка, как стилизованный цветок. Они сияли в металлически-фиолетовом обрамлении: самые тусклые — коричневатые, самые яркие — желтые, как масло, не тусклее лучиков дневного света, просачивающихся в щели между досками. Зрелище настолько же потрясающее, как и жуткое. Одни были неподвижны, другие медленно перемещались, словно планеты в своем созвездии. И они были всех размеров — самые маленькие были длиной с ее большой палец, а самые крупные едва бы поместились в её ладонь.
