— Стой! Не убивай, прошу тебя! Марьян, умоляю, он же ничего не сделал.
— Ненавижу этих тварей, — он ведет дулом мимо кота, игнорируя его грозный рык, и замирает на молодом охраннике. Звучит выстрел, и мужчина падает возле меня, окатив лицо пучком крови. — С ним спала? Или с ним? — переводит дуло на второго. Лысый моргает здоровым глазом, но не отступает — они все смертники, знают, что работать у Егорова — это путь в один конец.
От шока мотаю головой, хочу сказать, крикнуть, но не могу. Это будет звучать, как оправдание, муж не поверит.
Дрожащей рукой стираю чужую кровь со щеки, разглядываю ошарашено алые пальцы и теряю равновесие. Впервые за десять лет ужаса падаю в обморок.
Холодная вода наполняет рот, обжигает лицо. Пытаюсь сделать вдох, но хватаю ртом жидкость, которая заливает гортань и режет легкие. Кто-то давит на шею, а потом тянет за волосы вверх.
— Приходи в себя, сучка… — шипит Марьян. — С кем ты трахалась, скотина? Кто тебя отоварил? Говори! Я его на потроха пущу. Не-е-е, я его сгною медленно, чтобы знал, как хрен свой совать в мою ненаглядную.
— Не было ничего, — откашливаюсь и пытаюсь освободить волосы, но муж тянет меня по полу ванны и отшвыривает к стене. Что-то хрумкает в плече, и резкая боль прошивает от лопатки вниз. Скуля и тихо плача, прячу руками живот, только бы ногами не бил, пожалуйста…
Марьян всегда был очень сильным. Он мог сломать шею противника одной рукой, но больше всего он любил побеждать исподтишка. Когда враг, или тот, кто ему мешал идти к цели, даже не подозревает об опасности, когда невинно живет и радуется, а потом приходит Егоров и разрушает бизнес, построенный тяжелым трудом, изнутри подрывает крепкие семьи, будто медленным ядом проникает в жизнь человека и убивает его монотонно и постепенно. Марьян часто ехидно ржал, когда рассказывал о своих «победах», а я не смела сказать, что все это мне противно до глубины души. Я и так получала с лихвой.
— Сюда иди, — говорит муж, стоя возле умывальника. Он смотрит на себя в зеркало и скалится знакомой улыбкой.
— Прошу тебя…
— Или идешь сама, или я руками из тебя вырву этого ублюдка. Ты мне должна была сына родить! Мне! Я для чего тебя столько лет держу? Думаешь, что пылаю великой любовью? — он покачивает головой и морщится, отчего его шрам сильнее выделяет бровь. — У меня тысячи баб, что готовы лечь по первому зову, и ты возомнила, что такая единственная и особенная? Да просто никто не может мне сына родить, су-у-у-ка…
