безгранично тупа? Ты явно не сказал своей драгоценной Элли, бл*дь. Я готова поспорить на хорошие деньги, что Ревику ты тоже не сказал. Или Джону. Или даже Врегу. Может, один-два твоих подчинённых в курсе… но больше никто. И бог знает, что ты сказал, чтобы оправдать то, что ты делаешь со мной здесь, чёрт возьми.
Она кивком указала на секцию стены, которая вмещала запечатлевающие устройства наблюдения.
— Ты приходишь только посреди ночи. Ты отсылаешь всех остальных охранников. Всех, кроме одного, которого ты наверняка заставил поклясться в сохранении тайны. Ты отключаешь камеры.
Он почувствовал, как его лицо потеплело, и раздражённо прищёлкнул языком.
— Откуда ты можешь это знать?
— Я это чувствую, — сказала она чуть жёстче.
Он кивнул, признавая её слова жестом видящих.
— И тем не менее, — продолжил он более сдержанным тоном. — Ты знаешь, зачем я здесь. Мы можем провести это время вместе по-другому. Где ты не будешь пытаться найти слабости, которые дадут тебе ничтожные очки не в мою пользу, просто чтобы доказать, что ты на это способна.
Она криво улыбнулась.
Балидор поймал себя на том, что наблюдает за её лицом пристальнее обычного.
Как всегда, он искал там какой-то признак её — женщины, которую он знал до того, как Тень её заполучил.
Тогда она нравилась ему.
Тогда она очень нравилась ему, если честно.
Даже если не считать его немного смущающие световые и физические реакции на неё, Балидор ловил себя на том, что его притягивало к ней по причинам, которые он не мог до конца объяснить самому себе. Как бы это ни было странно, какими бы разными они ни были, не говоря уж о разрыве в способе их воспитания и возрасте, он ощущал там схожесть, резонанс, который сам себе не мог объяснить удовлетворительным образом.
И он определённо не пытался объяснить это кому-то другому.
Что бы там ни было, от этого ему было странно комфортно с ней.
С ней он мог расслабиться.
Он мог ненадолго выйти из своей обычной роли и просто выдохнуть.
Забавно, даже когда они были друзьями, она всегда подкалывала его тем, какой он сдержанный и чинный… вопреки тому факту, что именно с ней он был наименее «чинным».
Конечно, в Касс даже тогда присутствовала некая резкость.
Но его это никогда не смущало.
Уязвимость, которую он чувствовал под этой резкостью, смягчала то, что она показывала ему на поверхности. Более того, многие причины этой резкости импонировали ему. Честность, которую он чувствовал в ней, верность, готовность высказать своё мнение, вмешаться в то, что ей казалось неправильным, и неважно, кому бы ей ни пришлось противостоять.
