Хотя, какое ему дело до их детей.
Взгляд Джорджианы нашёл его, и Уэст испытал внезапное удовольствие. Сегодня она была прекрасна. Даже в свои двадцать шесть лет она выделялась на фоне большинства присутствующих дам. Джорджиана буквально сверкала в свете свечей. Пока Лэнгли кружил её в танце, шёлковое платье поблёскивало, золотистые кудри касались того места, где её длинная шея встречалась с плечом. Там, где она пахла ванилью и собой. В следующий раз, когда они останутся наедине, он прикоснётся к тому местечку языком.
Уэст кивнул ей, и, покраснев, Джорджиана мгновенно отвела взгляд. Уэсту захотелось ликовать. Она его желала. Почти так же сильно, как и он её.
И сегодня ночью они оба получат своё.
Ему не терпелось к ней прикоснуться. Он почти ни о чём другом не мог думать с тех самых пор, как она повернулась к нему в парке и сказала: “Я выбираю вас”. Господи, в тот момент Уэсту захотелось поднять её на руки, отнести в ближайшую рощицу деревьев и уложить обнажённую на землю, с благоговением возлюбив каждый дюйм её тела. И чёрт с тем миром, в котором она родилась и в котором выбрала жить.
“Я выбираю вас”.
Неважно, что она, вероятно, говорила те же самые слова дюжине других мужчин в своей жизни. Что, вероятно, знала их силу и мастерски ею владела.
Когда Джорджиана сказала их ему, она немедленно завладела Уэстом. Его переполняли дюжины идей, как именно он намеревался сделать её своей. Его желания были поистине примитивны. Он желал ею обладать. Всецело.
И сегодня ночью он её получит.
– Ты получил мою записку?
При этих словах он напрягся и повернулся к графу Тремли, который каким-то образом оказался рядом с ним.
– Получил.
– Ты не напечатал статью, которую мы обсуждали.
Про войну в Греции. Тремли поддерживал врага.
– Я был занят.
– Азартные игры и посещение светских мероприятий не относятся к важным делам. Я не люблю, когда меня игнорируют. Тебе не мешало бы это запомнить.
Слова разозлили Уэста, но он знал, что граф специально напрашивается на драку.
– Я внимательно слушаю.
– Потому что одно моё слово, и все эти люди с радостью придут посмотреть, как тебя повесят.
Ненавистный факт оставался фактом. Независимо от причин его поступка, независимо от результата последующих действий, независимо от власти, которой он теперь обладал как газетный магнат, Уэст не был частью этого мира.
И никогда не будет.
Он отогнал мысль, снова повернувшись к танцующим, и притворился, что ему небезразличен этот мир, который никогда не станет ему родным. Как делал последние десять лет.
