После того, как Шэрен спешно покинула здание «Уайли», сбегая от рассерженного Ника, она буквально утонула в приливе головокружительной радости. Он ревновал! Ему было не все равно, где и с кем она проводит время! Шэрен не знала, чем именно обусловлено поведение Ника: собственническим инстинктом, уязвленным самолюбием, злостью, что проиграл, что не смог сломить сопротивление женщины, но сейчас была уверена — она ему небезразлична! Возможно, даже дорога, по-своему. Вот только ее воодушевление сменилось разочарованием так же быстро, как наступает утро короткой летней ночью. Если последние пару недель Ник смотрел на нее с холодным равнодушием, то теперь оно переросло в спокойное презрение, будто ему стало все ясно с Шэрен, и это «ясно» разочаровало его, заставив стыдиться настойчивого желания покорить эту высоту.
Скрип деревянных половиц отвлек от удручающей рефлексии и волнами накатывающей хандры; дедушка Коул опустился рядом, присаживаясь на ступеньку и вытягивая одну ногу, — больное колено особенно остро беспокоило при смене погоды — и, велев шустрому белому лабрадору не предлагать бабушке свою неоценимую помощь в облагораживании клумбы, внимательно посмотрел на внучку.
— Все нормально? — указывая на ногу, обеспокоенно спросила Шэрен.
— Мне семьдесят четыре, колено — это еще большая удача, — веско заявил он, — есть, знаешь ли, болезни похуже.
— Деменция? — тактично уточнила она, стараясь избегать таких выражений как «маразм» или «старческое слабоумие».
— Геморрой, — скривившись, отозвался пожилой Коул Прескотт. — Ну, а ты как?
Она бодро улыбнулась и повела плечом, поправляя съехавшую на один бок старенькую олимпийку. На солнце было тепло, но, когда оно пряталось за облаками, ветерок переставал быть таким уж летним, вызывая легкий озноб.
— Ага, — задумался он. — Ты в последнее время такая задумчивая, неразговорчивая… У этого состояния есть медицинское объяснение? — с шутливой строгостью договорил Коул.
Шэрен искоса взглянула на дедушку. Делиться радостью, рассказывать об обидах и просто разговаривать — с ним всегда было легко. Он готов выслушать без нотаций и нравоучений, а иногда даже дать дельный совет, если таковой требовался.
— Психологи называют это сумасшествием, — доверительно начала она. — А обычные люди — любовью.
— Не понимаю, — покачал головой Коул. — Когда это любовь стала поводом для грусти?
— Тогда, когда тебя не любят, — шепнула Шэрен.
— Тебя не любят? — переспросил он. — У этого мужчины, как минимум, нет глаз!
