Торгаш, как видно тоже это понял, брякнул:
— Хорошо, десять! И убирайтесь из моей лавки!
Уронил на стол пять монет неведомой валюты, но известным номиналом, сцапал туфлю, и распрямился, с видом величества, обиженного достоинства. Сестра, сцапала монеты в тот же миг, что они на столе явились, отпустила туфлю, позволяя торгашу её утащить, и тоже распрямилось, оставив несчастный прилавок в покое. Приняла позу горделивую, и человеческую, избавив свою мордашку от того слащаво-плотоядного выражения, которым только детей в страшилках пугать, да стариков в кошмарах.
— Благодарю. — выдала она, и походкой победительницы, и словно на каблуках, босой, потопала на выход.
— Стойте! — окрикнул продавец — А вторую туфлю что, продавать не будете?
Сестра посмотрела на меня, похлопала глазами, и рожа её вновь обрела эти уродские очертания хитрой и плотоядной, а глаза сузились в узенькие щелочки, по круче чем у японца, что и не ясно, где там вообще зрачки, и есть ли хотя бы глаза.
— Так вы желаете приобрести вторую? Так это же эксклюзив! Тут совсем иные цены! Начнем наши торги!
— Что?! Какие торги? Какие цены? Десять юмсов, и катитесь уже отсюда!
— Ну как же! Это ж пара! Единственная из возможных, к уже имеющейся у вас… двадцать! — её глаза и рожа на миг стала нормальной, чтобы тут же вновь исказится в маске склизко существа.
А я, пока торгаш пытался найти воздух, и сердце, подумал «как это сестренка вообще умудряется так ловко подбирать столь удачные слова иностранного языка?». Ловко, и главное быстро! Не давая оппоненту опомнится.
— Что?! — кажется бедняга совсем поплыл — Какие двадцать?! Ты что, девка, с дуба рухнула?! Ты… ты…
Ну вообще, она конечно перебрала! За такие деньги данный купец сам продает обувку с такими характеристиками! Но с другой стороны… а почему нет?
— Двадцать! — вновь повторила девушка, хотя прозвучало это скорее уже как «квадцать», и сроду не на английском.
Хотя я блин уверен! Произнесла она именно «twenty», слово, по звучанию никак не похожее на «кваканье лягушки», но услышал почему-то именно это. А сама сестра, её морда, кажется стала растекаться в жабью.
Ужас! И это ведь только то, что вижу я! А что испытывает торгаш… находясь в непосредственной близости…
— КкваАдцать…
Она надула щеки, растянула губы, сузила глаза, надвинув сверху еще и брови, и втянула подбородок, выперев голову в пред, на предельно доступную для шеи дальность. Что, в сочетании с мокрой одеждой и волосами… добавило сюру картине. Но поскольку торгаш уже не здесь, и смотрит исключительно на лицо… кажется, поезд отправляется.
