Прошло около получаса, и в зале вдруг появилась роскошная блондинка в красном купальнике. Ее густые светлые волосы были уложены в аккуратные локоны, будто для фотосессии, а вовсе не для плавания, а перед собой она несла аккуратно сложенное полотенце. Марьяна проводила ее внимательным взглядом и успела отметить для себя дизайнерский педикюр на ухоженных, мягко ступающих ножках, а еще широкий золотой браслет на щиколотке и татуировку в виде цветочной композиции на покрытом безупречным золотистым загаром бедре. Девушка тоже бросила на Марьяну небрежный короткий взгляд из-под приопущенных ресниц — презрительный и холодный. Впрочем, может быть, ей просто показалось. Лицо красавицы на самом деле не выражало ровным счетом ничего и больше напоминало изящную маску.
Стоило блондинке остановиться у края бассейна, как к ней подплыл Виктор. Он оперся о борт, поднялся на мощных накачанных руках и одним ловким плавным рывком выбрался из бассейна, обтекая водой. Марьяна тайком наблюдала, как блестящие струи стекали по загорелой, покрытой изящными рисунками коже, а мускулы красиво надувались при каждом движении, как магнитом приковывая взгляд к великолепному атлетическому телу. Красив, как Аполлон, и здоровенный почти под стать своей охране. Только вот сердце змеиное, если оно у него вообще есть. Девушка невольно покраснела и отвела взгляд, когда буквально физически почувствовала на себе внимание темных, как омуты, мужских глаз. Пройдясь по телу полотенцем, а затем бросив его обратно блондинке, Виктор пятерней зачесал назад тяжелые влажные вихры волос.
— Надеюсь, немного поумерила свой пыл? — небрежно бросил он, проходя мимо и располагаясь именно на том лежаке, на котором сидела Марьяна. Его вытянутые ноги коснулись ее сзади, и она вскочила, как ошпаренная.
— Вы не имели права меня запирать, — мрачно пробурчала она, злясь на свою реакцию и смущаясь. Барон удобно устроился на подушках, закинув за голову одну руку.
— А кто мне запретит? Я если пожелаю, тебя отсюда вообще не выпущу. И поверь мне — никто тебя никогда здесь не найдет…
— Значит, убегу сама, — зачем-то снова поддалась она на глупую манипуляцию, с детским пылом сцепив руки в кулаки. Почему-то терпеть его насмешки было невыносимо. Все внутри взрывалось от возмущения и обиды.
Виктор рассмеялся в голос.
— Не убежишь, а станешь шелковой, — мягким, как бархат, тоном протянул он. — Будешь кланяться, когда я скажу, улыбаться, когда я скажу, делать все, что я прикажу, и притом с большой радостью.
