14. В предыдущих главах мы противопоставляли слова и мысли славных и занятых государственной деятельностью людей дурным и вредным стихам, чтобы пресекать и уничтожать доверие к последним. Так и теперь надо остановиться на том, что мы нашли изящного и полезного в этих стихах, развивая и подкрепляя свои мысли примерами и свидетельствами из философии.
Ведь если доверие приобретает силу и авторитет, то правильно и полезно, чтобы все, что говорится со сцены, что поется в сопровождении лиры или что произносится как упражнение в риторской школе, согласовалось с мыслями Платона и Пифагора и приводило к положениям Хилона и Бианта[157], которыми наставляют юношей. Поэтому не будет лишним привести такие примеры:
Милая дочь! Не тебе заповеданы шумные брани.
Ты занимайся делами приятными сладостных браков.
Или:
Зевс раздражился бы, если б он с мужем сильнейшим сразился
[158].
Это нисколько не отличается по смыслу от слов "познай самого себя".
Дурни не знают, что больше бывает, чем все, половина.
Или:
Зло на себя замышляет, кто зло на другого замыслил
[159],
— то же самое, что говорит Платон в "Государстве" и в "Горгии", а именно, что "поступать несправедливо хуже, чем испытывать несправедливость самому" и совершать зло более вредно, чем терпеть страдания. К словам Эсхила:
Будь бодр! Предел страданий времени лишен!
[160] —
следует добавить, что то же самое высказано и Эпикуром: "большие страдания быстро проходят, а долго длящиеся — ничтожны". Первая половина этой мысли ясно выражена Эсхилом, а вторая следует из сказанного им. Ведь если большое и сильное страдание непродолжительно, то длящееся — невелико и терпимо.
Смотри на Зевса: величайший из богов
Лжи чужд, насмешек также, слов пустых;
Но он один не знает наслаждения.
Чем эти слова Феспида[161] отличаются от слов Платона "божественное далеко от печали и наслаждения"?[162] А то, что сказал Вакхилид[163]:
Лишь благородство славу верную создаст,
Богатством же и трус распоряжается, —
близко к мысли Еврипида:
Почтенней мудрости не знаю ничего:
Она — всегдашний спутник доблестных людей.
Или, например, следующее:
Вы добились этой почести, думая,
Что богатство увеличит вашу добродетель.
Но став благородными, вы не станете счастливыми
[164].
Разве это не подтверждает то, что говорят философы о богатстве и о прочих внешних благах, бесполезных и бессмысленных без добродетели для обладающих ими.
Такая общность и связь с философией уводит поэзию от сказочности и театральности, придавая значение словам, содержащим полезное, и побуждает юношу к занятиям философией. Юноша приступает к этим занятиям уже не будучи совершенным невеждой. Он не будет без разбора вмещать в себя то, что он слышал от матери, няньки, даже от отца и воспитателя. Ведь все эти люди почитают и считают счастливыми богатых, страшно боятся трудностей и смерти, называют жалкими добродетель и все то, что совершается без славы и денег. И когда молодые люди слышат все это, отрицающее слова философов, сначала их охватывает ужас, страх, смятение, если они не приучены стойко выдерживать подобное и не пытаться бежать от отраженного света и слабого блеска правды, смешанной с поэтическим вымыслом. Так бывает с теми, кому после глубокой тьмы предстоит увидеть солнце. Юноши могут прочесть в поэтических произведениях:
