От Либания (314 — 393), крупнейшего оратора IV века, до нас дошло более полутора тысяч писем; однако даже эта огромная корреспонденция является, по-видимому, лишь незначительной частью всех писем, им написанных; она охватывает только тринадцать лет его долгой и деятельной жизни (355 — 363 и 388 — 393 гг.). Едва ли он вел переписку только в эти годы.
Круг знакомств Либания очень широк, и тематика его переписки очень разнообразна — среди его корреспондентов есть и военные, и государственные деятели, и риторы, и писатели, и частные лица. Характер самого Либания ярко отражен во многих письмах: немало людей, желая использовать его близость к Юлиану, обращалось к нему с просьбами о рекомендации и помощи, и он, по своему природному добродушию, охотно уступал их просьбам (таких писем особенно много в первый период его переписки). Напротив, в письмах к своим коллегам-риторам нередко отражается свойственная Либанию склонность к самовосхвалению (см. письмо к Фемистию, его постоянному сопернику).
Стиль писем Либания легок и изящен, и чтение их приятно и занимательно. Отсутствие глубоких и детальных работ о них объясняется не только огромным количеством их, но и малой доступностью: до последнего времени единственным их изданием оставался том in folio от 1738 г. (в два столбца с латинским переводом). Хотя при нем имеется хороший указатель имен, но сам текст не удовлетворяет современным требованиям. Надо надеяться, что законченное ныне издание всех произведений Либания (ed. R. Forster. Lpz., Teubner, с 1903 г.) приведет к более тщательному изучению этого богатого материала.
Неужели ты забыл меня? А мне забыть тебя не "позволяет Финикия, восхваляющая тебя в бессмертных песнопениях. Да и из твоей Азии обильно текут к нам речи о твоих подвигах, подтверждая, сколь многого можно еще ожидать от тебя. Однако ничто из того, что о тебе сообщают, не достигает того величия (ведь все это одинаково величественно), которое превысило бы мои надежды, на тебя возлагаемые. Я чрезвычайно радуюсь и твоей благосклонности по отношению к нам, ионийцам, и надеюсь, что твой путь и далее будет счастлив и что ты будешь управлять нашей страной, всё увеличивающейся в своих размерах. Но предоставим это попечениям божества...
[Письмо заканчивается рекомендацией некоего Андрогатия.]
О, какую ненасытную жадность возбудил ты во мне твоим письмом! Сколь великий удел в области красноречия, похищенный у других, выпал на твою долю, прекрасный правитель и мощный оратор! В прежние времена люди, подобные тебе, совершали подвиги, а восхваляли их мы, а ты теперь сочетаешь то и другое. Можем ли мы сказать что-либо о твоих деяниях более изящно, чем то, что оказал ты о моем письмеце? Более всего я думаю о том, какое великое будущее ожидает тебя, покорившего Финикию, творящего правый суд над своими согражданами, идущего походом на варваров и тем не менее не теряющего искусства речи. Впрочем, будущее меня не тревожит — мое поражение я буду считать победой: ведь когда победитель и побежденный — друзья, то и побежденный становится участником победы — у друзей, как говорят, все общее.
