Батны лежат на равнине, покрытой лесом и рощами молодых кипарисов, среди которых нет ни одного корявого или подгнившего, но все они зеленеют от корня до верхушки. Царский дом лишен всякой роскоши, он построен из глины и дерева и ничем не украшен; сад при нем скромнее, чем сад Алкиноя, и скорее напоминает садик Лаэрта.[238] В нем есть маленькая кипарисовая рощица, а вдоль ограды в большом числе посажены прямыми рядами те же деревья; середина сада занята грядками с овощами и различными плодовыми деревьями.
Что же я там делал? Я принес одну жертву вечером и другую на следующий день на рассвете, как я привык делать это ежедневно. Так как предзнаменования были благоприятны, я направился в город, где жители вышли мне навстречу. Я остановился в доме одного гостеприимца, которого видел впервые, но любил уже давно; причина этого, как я знаю, тебе известна, но мне приятно упомянуть о ней еще раз. Слушать об этом предмете или самому говорить о нем — нектар для меня; ведь Сопатр — воспитанник божественного Ямблиха[239] и, кроме того, его зять. Не любить всем сердцем кого-либо из близких Ямблиху людей было бы, по моему мнению, равносильно величайшему беззаконию. Но есть и еще одна причина: он не раз принимал у себя и моего двоюродного брата, и моего сводного брата,[240] и, хотя они часто уговаривали его, как было тогда принято, чтобы он отрекся от веры в богов, он сумел охранить себя от этой язвы неверия — а это было нелегко.
Вот о чем я должен был написать тебе из Гиераполя[241] о моих личных делах. Что же касается дел военных и государственных, то, я думаю, тебе следовало бы самому быть здесь, чтобы вникнуть в них и о них (позаботиться. Ты же хорошо знаешь, — эти дела настолько сложны, что их не уместить в одном письме; а если захочешь описать все подробно, то их не охватишь и в трех письмах. Впрочем, я все же скажу и о них несколько слов. Я отправил послов к саракенам[242] и пригласил их явиться ко мне, если они пожелают. Это — первое дело. А вот второе: я послал нескольких разведчиков, очень ловких, боясь, чтобы какой-нибудь перебежчик с нашей стороны не известил тайком наших врагов о нашей подготовке к выступлению. Далее — я разобрал одно дело в военном суде, как мне кажется, в высшей степени милостиво и справедливо. Я раздобыл огромное число коней и мулов и объединил все наше войско. Мои речные грузовые суда полны хлебом — вернее, сухарями и уксусом. Каким образом все это удалось сделать и сколько слов пришлось потратить на каждое из этих дел, если все это рассказать, то какого размера будет это мое письмо, ты легко поймешь. Кроме того, я все это уже написал в множестве моих писем и заметок, в которых я упоминаю и обо всем, что явилось для меня благим предзнаменованием, — а эти заметки всегда при мне; поэтому стоит ли труда перечислять все это еще раз?
