Из переписки римского императора IV в. н. э. Юлиана сохранилось около ста писем. Лишь немногие из них имеют характер частных посланий, большинство же — деловые письма, содержание которых очень значительно, так как в них затрагиваются важные общегосударственные вопросы: например, вопросы религиозной реформы, которую задумал осуществить Юлиан с целью уничтожить христианство и восстановить язычество.
В своих письмах Юлиан в основном придерживается правил, предписанных теоретиками античного эпистолярного искусства: вводит большое количество цитат из произведений древних авторов, использует приемы риторов-софистов, сочиняет письмо в стиле адресата. Но вместе с тем он довольно часто отступает от манеры профессионального эпистолографа: нарушает традиционную композицию письма, придает ему лирический оттенок, вставляет пейзажные зарисовки. Пейзаж в деловом письме — одна из наиболее интересных, новых особенностей подлинной греческой эпистолографии IV в. н. э. Кроме того, в письмах Юлиана привлекают искренность его чувств, неожиданный, быстрый поворот мысли; нередко они поражают внезапной иронией или сарказмом.
Юлиан своему дяде Юлиану
Уже третий час ночи и так как при мне нет моего писца, — все они заняты, — то я едва могу написать тебе эти строки. Мы живем — благодарение богам — освобожденные от необходимости либо терпеть зло, либо совершать его. Да будут мне свидетелями Гелиос, которого я прежде всего молил помочь мне, и владыка Зевс, — никогда я не хотел убивать Констанция,[213] я скорее хотел, чтобы он остался в живых. Почему же я прибыл сюда? Потому, что боги совершенно ясно повелели мне это и обещали мне спасение, если я буду им послушен; если бы я остался там, то никто из богов не стал бы этого делать[214]. А я, уже объявленный врагом, хотел только припугнуть его и договориться с ним возможно более мирным путем. Однако если бы пришлось решать дело в открытом бою, то я, предоставив все воле Тюхэ[215] и богов, стал бы ожидать их решения, угодного их милосердию.
Разреши мне вместе с сладкоречивыми риторами воскликнуть: "О, сколь мало надежды питал я на то, что буду спасен! О, сколь мало надеялся я получить весть о том, что и ты спасся от тысяче-главой гидры!" Не моего брата Констанция подразумеваю я, говоря это (кем он был, тем и был), я говорю о хищных зверях, окружавших его, о тех, чьи взоры угрожали каждому, о тех, кто делал и его все более и более жестоким; правда, он и сам не был таким кротким, каким казался многим. Но так как он ныне среди блаженных, да будет ему земля легка, как принято говорить. Также и по отношению к этим людям — Зевс мой свидетель — я не хотел бы совершить ни малейшей несправедливости. Однако против них выступило множество обвинителей и они отданы под суд.
