Репутация в литературных кругах у него была совершенно определенная: когда вышел наконец в Большой серии Библиотеки поэта О. Мандельштам и кто-то из издателей на собрании в ЦДЛ без тени юмора поблагодарил Александра Львовича "за помощь в издании”, зал дружно расхохотался: без предисловия Дымшица бедный Мандельштам действительно еще долго не увидел бы света. Однако в личном общении Дымшиц был человеком живым, остроумным и располагающим к себе. Дверь в его кабинет всегда была открыта настежь, и он любил зазывать "на огонек” проходящих мимо сотрудников, угощая их принесенными из дому бутербродами. К молодежи он проявлял неизменное расположение и неоднократно тащил нас с Бэлзой в обеденное время в какое-нибудь кафе на Старом Арбате. Однажды он сообщил, что мы включены вместе с ним в райкомовскую комиссию по проверке Вахтанговского театра. Втроем, с Дымшицем во главе, мы совершили единственный, "парадный”, выход на какой-то спектакль (в дверях нас почтительно встречал, чтобы проводить в директорскую ложу, Евгений Рубенович Симонов). Дальше, мне кажется, бегал на спектакли, не сталкиваясь ни с Дымшицем, ни с Бэлзой, я один. Симонов больше никого не встречал в дверях, но, видимо, присматривал за "комиссией” издали. Когда я пришел как-то и на утренний и на вечерний спектакли (утром давали очень редко шедшую пьесу А. Гладкова "Юность театра”, с великолепным Кацынским в роли Мастера, и я не хотел ее пропустить), Евгений Рубенович иронически сообщил Дымшицу: "Ваш Ковский смотрит слишком много, боюсь, испортит себе вкус и собьется в оценках”. Оценки, впрочем, никому не понадобились — скорее всего, Дымшиц сам написал требуемое заключение, даже не дав нам его прочитать.
Конечно, он был изощренным идеологом и верным службистом. Насколько он сам верил в то, что говорил, насколько искренне служил, сказать трудно (у людей такого сорта всегда есть множество способов обмана и самообмана). Тем не менее я не решился бы писать о нем в таком тоне, как это делает в книге "Случай Эренбурга” Б. Сарнов: "…нерукопожатный подлец Дымшиц, игравший в Германии роль советского Геббельса…” Взгляды и умонастроения Сарнова мне настолько ближе, чем позиции его антагониста, что этот "случай” ни в каких комментариях не нуждается, но мне трудно представить участника войны еврея Дымшица на руинах повергнутого Берлина — и в роли Геббельса. К тому же я не служил с Дымшицем в советских оккупационых войсках, да и Нюрнбергский процесс над компартией, по-моему, не состоялся. Конечно, мои, как сформулировали бы сами единомышленники Дымшица, "абстрактно-гуманистические” рассуждения весьма уязвимы.
