Соответственно с этим воззрением, все то, что говорит изобретатель этого метода о звуке и слове, как средствах для развития духовной силы, нужно исправить и ограничить. План этих речей не позволяет мне вдаваться в детали этого предмета. Сделаю лишь одно замечание, глубоко связанное с целокупностью нашего исследования. Основа того, как представляет он себе развитие познания питомца, заключается в его «Книге для матери»40; при этом он, помимо прочего, весьма многого ожидает от домашнего воспитания. Что касается прежде всего самого этого домашнего воспитания, то мы и в самом деле не намерены спорить с ним о тех надеждах, которые возлагает он на матерей41; но что касается нашего высшего понятия о национальном воспитании, то мы твердо убеждены, что это воспитание, особенно в трудящихся сословиях, совершенно невозможно ни начать, ни продолжить или завершить в доме родителей, вообще не отделяя детей совершенно от их родителей. Тягота, страх за насущный заработок, мелочная пунктуальность и корыстолюбие, тесно с этим связанная, непременно заразят и детей, обременят их души и помешают им свободно воспарять в мир мысли. Это – одна из непременных предпосылок осуществления нашего плана, и обойтись без нее никоим образом невозможно. Что будет, если человечество в целом в каждую следующую эпоху будет повторяться таким же точно, каково оно было в предшествующую эпоху, – это мы уже достаточно наглядно видели прежде; если должно произойти совершенное преобразование человечества, то его нужно однажды совершенно оторвать от него самого, и провести разделительную цезуру в его прежнем образе жизни. Только когда одно поколение людей пройдет школу нового воспитания, можно будет обсудить вопрос о том, какую часть национального воспитания мы можем вверить воспитанию домашнему. – Если же не принимать этого в расчет и рассматривать «Книгу для матери» Песталоцци лишь как первооснову обучения, то и содержание ее, – разговор о теле ребенка, – выбрано совершенно неудачно. Он исходит из довольно верного положения, согласно которому первым предметом познания для ребенка должен быть сам ребенок, но разве «сам ребенок» – это тело ребенка? Разве тело матери, коль скоро это человеческое тело, не бывает для него гораздо ближе и зримее? И как же может ребенок получить наглядное познание о своем теле, не научившись сперва пользоваться им? Подобное познание не есть вовсе познание, но простое заучивание произвольных словесных знаков, происходящее от переоценки слова и речи. Подлинной основой обучения и познания была бы, выражаясь языком самого Песталоцци, азбука ощущений
