В плену этой тени от тени теней именно и остается та мертвоверующая философия бытия, которая становится даже просто философией природы29, самая омертвелая из всех философских систем, и страшится собственного своего создания, и поклоняется ему. А это ее упорство служит выражением ее истинной жизни и любви, и в этом пункте мы можем поверить этой философии. Но если она говорит нам, далее, что это бытие, которое она предполагает как действительно существующее, и абсолютное есть одно и то же, то в этом, сколько бы она ни уверяла нас в том, и если бы даже она поклялась нам в том и присягнула, мы ей верить не должны; этого она не знает, но говорит только так, наудачу, бездумно повторяя это слово в слово за другой философией30, у которой не осмеливается этого оспаривать. Если бы она это знала, то должна была бы исходить не из двоицы, которую она лишь уничтожает и тем не менее сохраняет этим своим заклинанием, как из некоторого несомненного факта, – но она должна была бы исходить из единицы, и должна суметь понятным и очевидным образом вывести из этой единицы двоицу, а с ней и всякое многообразие. Но для этого нужно мышление, нужна действительно осуществленная и до конца проведенная сама в себе рефлексия. Искусству этого мышления она отчасти не училась и к нему вообще неспособна, – она может только грезить, – отчасти же она этому мышлению враждебна, и вовсе не желает даже и пытаться осуществить его сама, ибо это потревожит ее в ее любезной иллюзии. Именно в этом наша философия с полной серьезностью противополагает себя этой философии, и это мы хотели со всей возможной внятностью высказать и засвидетельствовать при этом случае.
* * *
Восьмая речь
Что такое народ, в высшем значении этого слова, и что такое любовь к отечеству
Четыре наши последние речи отвечали на вопрос: что такое немец в противоположность другим народам германского происхождения? Доказательство, которое все это должно дать для совокупности нашего изыскания, будет закончено, если мы прибавим к этому еще и исследование вопроса: что такое народ? А этот последний вопрос тождествен другому, и одновременно помогает ответить на этот другой вопрос, который часто задают и на который дают весьма различные ответы, – на вопрос: что такое любовь к отечеству, или, если выразиться более правильно, что такое любовь индивида к своей нации?
Если только до сих пор в ходе нашего изыскания мы рассуждали верно, то при этом нам должно в то же время стать совершенно ясно, что только немец, изначальный и не умерший в произвольном уставе человек, поистине имеет народ и вправе рассчитывать на свой народ, и что только он способен по-настоящему и разумно любить свою нацию. Мы проложим себе путь к решению поставленной задачи, сделав следующее замечание, которое, как поначалу кажется, совершенно не связано со сказанным выше.
