Речи к немецким воинам в начале похода 1806 года
(фрагмент)
Вступительная речь
Кто такой оратор? Помимо прочего, он посланец науки и таланта. Вы знаете, что все состояния вверили вам самые дорогие свои интересы, безмолвно взывая к вам. желая защитить ваше движение вперед, ваше здоровье и благополучие. Вам вверена теперь и наука, и все дальнейшее духовное образование человечества. Наука может говорить, и она говорит; она молит вас словом; но она не молит, она доверительно предрекает вам, – не боясь, что будущее посрамит или расстроит ее надежды, – что предстоит вам совершить также и для нее.
Она окидывает взором все прочие интересы, даже самые священные из них; поэтому она может оценить величие заслуги в том, что будет вами исполнено. Она желает заниматься только высшим, тем, что видит не каждый глаз. Если бы это было ей нужно, она заставила бы и эти, самые священные интересы духа, умолять вас; сейчас же она всего лишь приглашает их в свидетели возвышенности и ценности ваших будущих деяний, истолковывая перед вами на этих высших интересах самый потаенный и сокровенный смысл, облагораживая и освящая ваши деяния значением их для вас самих.
Каким органом пользуется она и объемлемые ею интересы? Человеком, образ мысли и умонастроение которого, по крайней мере, не вовсе неизвестны немецкой нации, но уже более десяти лет зримо обнаруживаются пред нею; за которым каждый признает, по крайней мере, что взгляд его не прилеплялся к праху земному, но всегда искал созерцания непреходящего, что он никогда не скрывал, трусливо и малодушно, своих убеждений, но, жертвуя для них всем, гласно исповедовал их, и образ мысли которого делает его не вовсе недостойным того, чтобы говорить о смелости и решительности в кругу смельчаков. Если он должен удовольствоваться тем, чтобы говорить речи, если он не может сражаться в ваших рядах, и рядом с вами, то в этом повинна лишь его эпоха, которая до такой степени разделила призвание ученого от призвания воина, и образование дельного воина не включает в план образования ученого. Но он чувствует, что если бы он умел владеть оружием, он не уступил бы в смелости никому из вас: он сожалеет, что эпоха не позволяет ему, как это было некогда позволено Эсхилу и Сервантесу, подтвердить свое слово могучим деянием, и в настоящем случае, который он осмеливается считать новой задачей своей жизни, он охотнее приступил бы к действию, нежели к слову.
Но теперь, когда он может только говорить, он желал бы, чтобы речь его разила, как меч, как молния. И он не хочет, чтобы речь его текла уверенно и безопасно. В этих речах он станет выражать истины, сюда относящиеся, со всей ясностью, с какой он их постигает, со всей силой убеждения, на какую он способен, ручаясь за них собственным своим именем, истины, за которые перед судом врага он повинен был бы смерти. Но он не будет из-за этого малодушно скрываться, но перед лицом вашим клянется или жить свободным вместе с отечеством, или погибнуть, если оно погибнет.
