Пока тем, кто стоял во главе земной власти, была неясна подлинная цель этой власти, и пока лично они сами были охвачены той же самой усердной заботой о своем блаженстве и блаженстве других людей, можно было уверенно положиться на их усердие в этом роде публичного воспитания и на серьезность их трудов и усилий по этой части. Но как только они выяснили для себя эту первую цель, и поняли, что сфера деятельности государства находится в пределах зримого мира, им должно было стать с очевидностью ясно и то, что они не могут отныне обременять себя этими заботами о вечном блаженстве их подданных, и что тот, кто хочет получить блаженство, пусть сам и беспокоится о том, как того добиться. Отныне они полагали, что делают вполне достаточно, если только предоставляют учреждения и заведения, возникшие во времена более благочестивые, их первоначальному предназначению; как бы неуместны и недостаточны ни были эти заведения в новую и совершенно переменившуюся пору, они не считали себя обязанными по собственному почину увеличивать им содержание, экономя на других своих целях, не считали себя вправе деятельно вмешаться и учредить на место негодного старого новое и целесообразное, и на все предложения подобного рода у них всегда был готов один ответ: на это у государства нет денег. Если из этого правила когда-нибудь и делали исключение, то только в пользу высших училищ, блистающих известностью на целый свет и приносящих особую славу своим меценатам; образование же класса, составляющего поистине почву всего рода человеческого, из которой непрестанно получает восполнение высшее образование и на которую оно всегда должно в свою очередь воздействовать, – образование народа, – оставалось в пренебрежении, и со времен Реформации до настоящего времени оно пребывает в состоянии все более глубокого упадка.
Если же в будущем, и даже прямо сейчас, мы хотим надеяться на что-то большее от государства для осуществления нашего плана, то для этого необходимо, чтобы то основное понятие о цели воспитания, которое, похоже, было свойственно до сих пор государству, сменилось у него совершенно иным понятием; чтобы государство сумело понять, что, отказываясь прежде заботиться о вечном блаженстве своих сограждан, оно было совершенно право, потому что для этого блаженства и не нужно какое-то особое образование, а такая школа питомцев для неба, какова церковь, власть которой была в конце концов ему передана, вовсе не существует, стоит поперек дороги всякому дельному образованию и должна быть уволена со службы в отставку; но что образование очень и очень нужно для жизни и для земных дел, и что за основательным воспитанием для этой жизни на земле само собою последует образование для небесной жизни, как легкое дополнение этого первого образования. До сих пор, похоже, чем более просвещенным считало себя государство, тем тверже оно веровало в то, что может достичь своей настоящей цели и без всякой религии и нравственности своих граждан, одними только принудительными мерами, и что в отношении религии и нравственности граждане могут держаться любых мнений, какие им будет угодно принять. Пусть опыт новейшего времени научит государство по крайней мере хоть тому, что таким путем оно своей цели достичь не может, и что именно из-за недостатка религии и нравственности оно пришло в такое положение, в каком ныне находится.
