Одиннадцатая речь
Кому достанется осуществление этого плана воспитания
План нового немецкого национального воспитания изложен теперь так, что этого изложения для нашей цели достаточно. И первый напрашивающийся теперь вопрос таков: кто должен встать во главе осуществления этого плана, на кого следует при этом рассчитывать, и на кого рассчитывали мы, составляя свой план?
Мы представили Вам выше это воспитание как высшую и, в настоящее время, единственно насущную задачу немецкой любви к отечеству, и мы хотим, через это связующее звено, впервые произвести в мире опыт исправления и пересоздания всего человеческого рода. А эта любовь к отечеству должна воодушевить, прежде всего, немецкое государство, повсюду, где государства правят немцами, – и председательствовать в его собраниях, и быть побуждающей силой всех его решений. Итак, на государство нам и следовало бы сначала обратить полные ожидания взоры. Исполнит ли оно то, чего мы от него с надеждой ожидаем? И какие ожидания можем мы возлагать на это государство, судя по всем прежним событиям – имея в виду, разумеется, не какое-то особенное государство, но только всю Германию в целом?
В Европе новейшего времени воспитание исходило, собственно, не от государства, а от той власти, от которой государства большей частью получали свою собственную власть, – от небесно-духовного царства церкви. Церковь рассматривала себя не столько как элемент земного общежития, сколько как совершенно ему чуждое небесное насаждение, посланное для того, чтобы повсюду, где оно сможет укорениться, вербовать граждан для этого иностранного государства; и воспитание ее было направлено только на то, чтобы в ином мире люди не подпали проклятию, но получили блаженство. Реформация только соединила эту церковную власть, которая впрочем продолжала думать о себе так же, как и раньше, со светской властью, с которой первая прежде находилась нередко даже в открытом споре; в этом и состояло все различие, произошедшее от этого события в указанном отношении. А потому и воззрения на дело воспитания остались прежними. В новейшее время, и до сегодняшнего дня, образование состоятельных сословий также рассматривалось как частное дело родителей, которые могут устраивать его так, как им это будет угодно, а детей этих сословий учили, как правило, только для того, чтобы впоследствии они могли оказаться полезными для себя самих; единственное же публичное воспитание, воспитание народа, было только воспитанием к небесному блаженству; главное, как считали, состояло в том, чтобы сообщить народу немного христианства и умение читать, а если получится, то и писать, – и то и другое в видах христианского же воспитания. Все прочее развитие людей предоставлялось на откуп случайному и слепому влиянию общества, в котором они росли, и самой действительной жизни. Даже заведения для воспитания ученых были рассчитаны, по преимуществу, на образование духовных лиц; этому служил основной факультет, а все прочие факультеты были всего лишь приложением к нему, и в большинстве случаев он же уступал этим факультетам и часть своих выпускников.
