И я понимала Аннику.
***
Все следующее утро и весь день я гадала, кого снова встречу в библиотеке – пожилого господина Шааса или черноокого господина Золлина. Но вот уж рабочий день подходил к концу, а ни того, ни другого я в нашем здании не увидела. В душу мою вернулись умиротворение и безопасность. Никто не задавал мне странных вопросов, не приглашал на свидание, я снова стала тем, кем старалась быть все эти годы – незаметным элементом среди людей, занятых более важными делами, чем мытье полов. Последние несколько лет мне даже стало казаться, что все, произошедшее со мной, было лишь к лучшему. Сложись судьба иначе, и будь я на месте Арлы… Разве из этого вышло бы что-то хорошее? Снова и снова я говорила себе, что будущее великой магички было выбрано для меня, но не мной. Быть может, жизнь простого человека – это все, в чем я на самом деле нуждалась?
Брин…
Я остановилась возле окна, засмотревшись на солнечные лучи, проникавшие в читальную залу через витражное стекло. Там, где остальные посетители видели игру цвета и света, я видела лишь серость.
– Мара, выпей этот отвар! Ну же! Доченька, выпей, прошу тебя…
Я не видела толком маминого лица. Словно туман накрыл мои глаза. Слезы. Слезы стали пеленой, оградившей меня от всего мира, защищающей от невозможной боли. Я плакала. Не только наяву. Мои сны также застилала мутная пелена. И лишь образ Брина, посеревшего, мокрого, лежащего бездыханным на речном берегу, являлся ясно и четко, будто я все еще находилась там, в одном и том же бесконечно продолжающемся миге.
Однако дни шли за днями, боль из нестерпимой превратилась в просто сильную, туман перед глазами истончился, но серость осталась. Она была во всем, в предметах, людях, во мне самой.
В учебном корпусе сделали ради меня исключение и позволили сдать приемный экзамен на три недели позже. Но я не поехала. Серость воцарилась в моей жизни. Я больше не могла пользоваться цветными порошками. Я стала неспособна творить магию. Я стала никем.
Солнечные лучи скрылись за покровом темных туч, которые пригнал холодный западный ветер. Я отвернулась от окна и продолжила заниматься своей работой. Незачем горевать о прошлом, коль ты не в силах его изменить. Незачем беспокоиться о будущем, ведь оно уже не имеет никакого значения.
– Анника отпросилась, поэтому тебе сегодня придется убирать и ее участок, – не успела я переодеться, как Дирна «обрадовала» меня этой новостью.
Это означало одно – мне придется работать вдвое больше и втрое быстрее, если я не хочу уйти домой глубокой ночью. Как назло, именно в этот день в библиотеке был наплыв посетителей. А на улице шел нескончаемый дождь. Поэтому полы беспрестанно покрывались новыми грязными следами. К вечеру руки и ноги буквально отказывались мне служить. Когда я, наконец, выползла на улицу, была уже полночь. Туман густой белой взвесью накрыл улицы, так, что фонари практически не освещали дорогу, а редкие прохожие походили на бестелесных призраков. Я так устала, что все окружающее казалось странным сном. Ноги сами вели по улице, словно помнили дорогу до дома. Необычная тишина разлилась вместе с туманом, лишь мои шаги и дыхание на короткое время разрывали ее.
