Это можно было понять так, что Хомейни открыт к суфизму. Между тем исмаилиты называют себя ахли-хакк, что значит «люди истины», и состоят, таким образом, в хакикате[64]. При этом памирская община пира и маарифа[65] Насира Хисрава идет вслед за своим основателем путем маарифата. Отсюда зикры вместо намазов и язык поэзии, персидский, вместо языка богословия, арабского. Мазар Насира Хисрава находится в Хороге, на афганской стороне Пянджа. Мой попутчик ехал как раз в Хорог. В то время Памир был закрытой пограничной зоной. Для въезда требовалось специальное разрешение, так что я при всем желании не мог воспользоваться случаем, чтобы попасть в этот загадочный и абсолютно закрытый город.
Я вышел из «газика», немного не доехав до Калаи-Хумба, на развилке к Миенаду. Там поймал еще одну машину. Это был грузовик, в кузове которого ехали человек шесть баба-ев — все в белой одежде и белых чалмах. Как я сразу догадался, команда направлялась к Хазрати-Бурху. Стоял самый разгар зиаратного сезона. Мы проехали Миенаду, высадились уже где-то под Лянгаром и двинулись дальше пешком.
По пути набрели на большую группу местных девушек, которые, рассыпавшись по склону, собирали какие-то травы. Все девушки были с длинными косами и в ярких платьях и платках с золотой нитью — прямо-таки пастушки-гопи, ждущие своего Говинду[66]! Наш зиаратный бабайский «белый блок» проходил сквозь девушек, словно параболическое вторжение, дефлорирующее сансарную сентиментальность перспективой «перпендикулярного» вызова. Единственный «небелый» в команде был я, облаченный в синий халат-чапан, подбитый ватой и перехваченный армейским ремнем, с кинжалом в узорчатых кожаных ножнах на боку, со станковым рюкзаком «Ермак» на спине и ледорубом в руках. Девушки норовили разглядеть меня получше, украдкой кидая взгляды из-под опущенных ресниц на мою репу в бейсболке с намотанной поверх чалмой, зеркальных черных очках и серебряным кольцом в ухе. По мере того как наша бабайская колонна удалялась вверх по тропе, девичий смех позади звучал все громче, переходя в экстатическое хихиканье. В «Абхидхармакоше»[67] сказано, что посредством хихиканья спариваются гандхарвы[68]. Думаю, гопи тоже.
Еще выше по реке мы натолкнулись на группу катамаранщиков. Их было человек шесть — восемь, ребят и девчонок. Они рассказали, что тащат на себе пару катамаранов аж с самого Миенаду, но все никак не рискнут спустить их на воду: «Очень сильное течение. И потом — обрывистые берега, негде причалить!» Да, Оби-Хингоу — суровая река. Ее темные воды, словно свинцовый поток, низвергаются с памирских ледников в зиаратную долину, постепенно нисходящую к райским кущам Дарваза. В Оби-Хингоу, как в реку Гераклита, нельзя войти дважды: снесет с первого раза. Мы двинулись дальше. Через какое-то время перешли по большому бетонному мосту боковой приток, а еще чуть погодя нам навстречу попались два грузовика с людьми туристического вида, человек сорок.
