Что им нужно для душевного уюта — много ребят, целую толпу? — Да. Интернатские чувствуют себя чуть ли не голыми, когда компания меньше привычной.
Что, нужно быть «как все», не выделяться? — Да. Биологиче-ские законы. Законы стаи.
Но были человеческие? Думаю, были. В 14 они вдруг ощутили себя «не в своей тарелке». Человеку «простому» в интеллигент-ской среде неуютно. Настал момент, когда своя среда, сословие, класс возникли из глубины крови как главное. Возникли «мы» и «они». Почему? Думай, думай… За себя и за все предыдущие поколения русской интеллигенции.
Маша плакала от обиды.
Прошло целое лето без Пончиков. Жаркое, людное, почти отбившее память… почти.
Из моего дневника
…Отшумело. Разверзлись небеса, пошли дожди, утихли пожары. Уехали летние визитеры. Благодатная осень. С наших одичавших яблонь падают яблоки с тугим стуком. Лошади ходят среди них и едят, на губах вкусная зеленая пена. Осы делают в яблоках сладкие дыры. Мы снова вдвоем с Машей, как вначале. Она переживает отъезд людей, говорит, что вся измучилась, испровожалась.
Произошло событие: одна бабушка привезла нам любимого внучка, толстого мальчика. Ему десять лет, глухонемой и полный аутист — не смотрит на людей вообще. Сильно косит, но на колбасу собирает взгляд. Мы взяли его.
Мы его всюду водили с собой за руку. Он давал свою нежную, как у грудного младенца, ладонь и шел покорно. Мы учили его бегать и чуть-чуть научили. Сажали его на лошадь — взваливали, он в ужасе падал как мешок. В какой-то раз его усадили в седло, держали с двух сторон за ноги и вели лошадь в поводу. Понравилось, и катался. Это Кирюша. Маша с ним хороша. Они придумали сплетать пальцы гребенкой и идти…
С Кирюши началась собственно инвалидная работа. Ведь Пончики не были инвалидами, хотя имели диагноз. Его неудобно произносить, но один раз можно, раз уж они его официально имели: «олигофрения в степени дебильности». Ну а Кирюша стал корифеем в нашей жизни, в Любутке. Внес ясность, что надо делать.
Из всякой переделки я возвращалась к Маше — любой ценой. Потому что она ждала. Мне бы задержаться, переночевать в тепле, а наутро по свету беспечально и безопасно дойти. Или побыть лишний день в Москве, чтобы кроме кабинетов повидать живых людей, родных, с которыми рассталась… Но… Маша ждала!
Ждала и шила лоскутное одеяло, набирая из мешка припасенное старье. Она шила на руках сотни лоскутков — по бедности и неопытности все разного размера, все с надставками, надбавками — как она свела к целому?
