Председатель райисполкома <Подпись>
Вот и вся польза от моих усилий и немецких затрат. А купил бы электронику, может быть и сделал что-нибудь для Любутки…
Ну правда и то, что Б. Н. ничем не был обязан ни В. Н., ни мне — на бумагу не ответил.
Но несмотря ни на что в то время было чувство нарастающей, оживающей жизни. Городские люди переживали душевную весну. А деревенские не верили, не нюхали воздух, убитые, казалось, навсегда. Но я хоть и в деревне дышала, а заблуждалась вместе со всей интеллигенцией. И вот в видениях своих расширяла грудь и в некоторый момент дошла до того, что купила лес. Строительный лес на корню. Купчина! Осуществляя это новое и грандиозное, я затемно выходила пешком, потом тряслась час на автобусе (это же не асфальт, немцы говорили, что у нашего автобуса квадратные колеса), потом хмурым утром шла по городу и за город по пустырям км 5 (а может быть, только 3, просто ноги были тяжелые, мокрые), спрашивала у встречных, где здесь такая Салотопка, находила наконец контору с провинциальным запахом в коридоре, конторщицу провинциального вида и платила 1924 рубля и 40 копеек и получала бумагу на 90 м3 строевого леса (хвои) плюс 7 м3 дров. Но не сразу. Почему-то несколько раз надо было съездить туда, какие-то справки из сельсовета, гарантийное письмо от Рыбьего глаза — «преда» колхоза Кирова… И в какой-то раз провинциальная конторщица стала очень громкой и кричала: «Вы хочете, чтобы вам было хорошо!» В то время это был довод: нехорошо хотеть, чтобы себе было хорошо. Оказывается, лес подорожал, пока я ездила туда-сюда, и она хотела, чтобы я платила по новой цене. Я не платила, денег больше не было, и тогда она мне вписала в мою бумагу срок: свалить и вывезти до Нового года — за 1 месяц.
Наконец отмерили делянку — тоже не сразу. Конечно, мне привиделся дом из сосны. Оранжевой. А поглядишь на нее, на сосну, и шапка с головы летит. А шапка летела, потому что была с чужой головы — велика. Когда мне было 6 лет, на Урале в эвакуации на берегу Ильменского озера, я впервые увидела сосну. Зима 41-го, мороз 450, мы с братом — двое счастливых среди взрослых, удрученных и обремененных. Эти сосны, сваленные на дрова, мы нюхали и лизали. Под оранжевой корой было зеленое, а под зеленым — влажная белая древесина. Мы были голодны…
Выбираю делянку. Не прошу сосну, жалею, люблю ее. Пусть будет елка.
Вот они, ели — не елки — стоят редко, здесь каждая сама по себе. Иерофанты. Как поразило меня тогда, сжало: я — жадный пигмей… Я приведу сюда таких же жадных, мелких. А эти — стоят, не видят меня, не знают. Они говорят с небом.
