Виктор взъерошил волосы. Эта милая привычка меня умиляла.
─ Я тут услышал идею с пикником.
Да, было дело. Мужчина притянул меня к себе и обнял.
─ И мне эта идея понравилась. Там, у входа, я заметил огромную плетёную корзину. Сейчас мы наполним её доверху и поедем на дикий-дикий пляж. Согласна?
О, да! Я чувствовала, что Виктор начал приходить в себя. И это было чудесно.
Мы нашли самый дикий пляж на всём побережье без волнорезов и спасательных вышек. Волны с шумом ударялись о берег и, шипя, отползали назад. Погода радовала. Последние солнечные деньки выдались не просто тёплыми, а на редкость жаркими. Мы расстелили плед возле живописной коряги и начали распаковывать корзину. Виктор наполнил вином пластиковые стаканы.
– Не рано ли для алкоголя?
Принц поднял на меня огромные глаза, которые казались теперь ярко-голубыми.
– Меня это расслабляет. Да и тебе не помешает.
– Последние несколько дней я только и делаю, что расслабляюсь. Пора уже и поднапрячься.
– Поднапрячься? О чём ты?
Денисов смотрел на море и умиротворённо жевал бутерброд.
– Хорошо тут. Я уже подумываю всё бросить и перебраться навсегда в ваш уютный посёлок. Займусь строительством, гостиничным бизнесом, буду вот так сидеть с тобой на берегу и смотреть на волны.
Он протянул ко мне руку и взял за запястье. Я дёрнулась.
– Думаю, твоя жена не оценит наших невинных забав.
Виктор помрачнел.
– Если ты про вчерашнее, прости. Но, пойми, это не забава. Это болезнь, а ты моё лекарство. Ты нужна мне, Любава! Мне нужно видеть твою улыбку, слышать твой голос, дотрагиваться до тебя. Я не знаю, но с тобой я чувствую себя в безопасности. Ты живая, настоящая. Я ощущаю то тепло и ласку, которых мне так не хватало в жизни.
– Ты обижен на мать!
– Мать? – Виктор вскочил на ноги.– Что ты знаешь? Да она бросила меня, сдала в интернат, чтобы я не мешал воплощать её планы вселенского обогащения. Она вышла замуж за человека вдвое старше себя всего через полгода после смерти отца. Она продалась за шубы и яхты. А я… Я так её любил и так ненавидел все эти годы.
Он сел на край коряги и понизил голос.
– Шесть лет я жил в аду, в дорогом, престижном аду. Представь на мгновение двенадцатилетнего пацана, которого вырвали из привычной среды и окунули в чужой, враждебный мир. Я плохо знал язык, меня дразнили шпионом, били. Но не открыто, ночью, накинув на голову одеяло. Летом, когда парни уезжали домой на каникулы, моя драгоценная мамаша везла меня в частную психиатрическую клинику, где мне промывали мозги, искали причину приступов. А она лежала на поверхности. Просто мне был нужен дом, семья, мама, к которой можно было бы прижаться щекой и почувствовать, что ты кому-то нужен.
