, а на бумаге —
как? А надо хоть гроши выбивать. И мне больно, что
так приходится. Надо бы
все сперва завершить... — тяну.
Господь с Вами, милые. Ка-ак же я устал! Но — отхожу, только на душе смутно, вяло, сонно. О будущем отучился думать. Мир закутывается тужей. Ясно. «Пир» продолжается, и главная чаша еще не поднята. Я все же антересуюсь: допустят ли гнусность в Абис<синии>?… Каж<ется>, что «умоют руки»: уж такая-то «ляго-нация»!… [140]Все лягнут! — пока не пособьют все копыта.
Господь с Вами.
Ваш Ив. Шмелев.
«Открытка с изображением горного пейзажа Аллемонта, на которой стрелками указаны определенные места>
5. VIII. 35.
Видите внизу белую полоску — дорогу? к горе? Вот, надо по ней свернуть направо в ущелье, — где стрелка, — и в самом низу, за поворотом, с версту, — мы у одинокой фермы (невидно). А в пр<ошлом> году — см. стр<елку> и линию от нее, повыше аллемонтской церкви.
Как опусти-лись-то! на 100 метров — 650 вм<есто> 750.
Прокатиться куда — нет средств, а пешком — нет сил. Проживаем в день 12–15 фр. — и это Сл<ава> Богу, (не считая, конечно, дачки и... париж<ской> квартиры). Но пока болей нет — и Сл<ава> Богу. А лечиться все же лечусь, глотаю висмут, <неразб.>, а спермин Поля, выпис<анный> через Горного — дорог. Напишу Полю самому, докт<ора> говор<ят>, что он посыл<ает> образцы за 8 фр. флакон. Велят.
Ваш Ив. Шмелев.
И. А. Ильин — И. С. Шмелеву <10.VIII.1935>
Милый и дорогой Иван Сергеевич!
Нет, я Вас никак не забыл; неосуществимо это. Всегда помню. Вашими радостями радуюсь, Вашими затруднениями болею, Вашими созданиями наслаждаюсь, Ваше светлое имя распространяю. — А молчу давно — от молчанки. Заткнулась говорилка. Что я с нею поделаю?
Разрешите пунктир устроить.
1) Могу ли я роптать, что отдали немецкую Няню кандрюшкиному издателю? Не могу. Я жмал на Б<артельса>, но Б<артельс> лакей судьбы, начальства и ихней партии. Он не свободный издатель. А если бы Вы узнали, какого бездонного предателя его начальство со мною сломало, то Вы бы скверно плюнули и послали бы им свое трансцендентальное «фэ»… Я продолжал варить и жмать. Но уверенности в царстве лакеев нет и быть не может! А это царство лакеев, и клеветников, и карьеристов.
А тут живые франки! И я стал бы сердиться? И тем не менее, если Б<артельс> будет еще переговариваться, не отказывайте — пусть варит. Если еще каждому издателишке в моральную душу заглядывать — не «пался ли он с мравием» — то на свете и дыхнуть нельзя будет.
