— мои письма: франц<узское> — Королеве — и на рус<ском> яз<ыке> — Наместнику? А мне так указано б<ыло> сделать — из Београда, — т. е. послать Бел<ичу> — для дальн<ейшего> направления. И я послал... через миссию, дипломат<ическим> курьером. Спалайков<ский> тоже оказался свиньей: ни словом мне не ответил на мое подношение «Богом<олья>». Евр<опей>цы куда вежливей были (говорю о «Сол<нце> Мертв<ых>» — посылал ради рус<ского> дела). И получ<ал> ответы от
особ. А тут вон — хотели скрыть, обокрасть и автора и адресата. Проф., академик!! Тьфу!
Между нами: Ал<ександр> Авд<еевич> [138] просил меня, не могу ли устроить в Шв<ей>ц<а>р<ии> перевод его сборника, сост<авленного> Арт<уром> Лют<ером>? Это — я-то — могу? Да меня самого чуть «устроила» С. И что бы было, если бы я отказался от нее и предался Nib-Verl. Сидел бы в Бул<они> (если бы не лежал!). Ведь я уже тонул в долгах и рвался, как муха с клейкой ленты. Сам Бог, по мол<ению> няни, устроил. И Вы не огорчайтесь моим непослушанием: я предался воле Б<ожьей>. И на некот<орое> время — аз есмь.
Отравился Сирином (58 кн. «С<овременных> 3<аписок>») «При-гла-шение на казнь»! Что этт-о?! ! Что этт-о?! Наелся тухлятины. А это... «мальчик (с бородой) ножки кривит». Ребусит, «устрашает буржуа», с<укин> с<ын>, ибо ни гроша за душой. Всё надумывает. Это — словесн<ое> рукоблудие. (Оно и не словесное там дано) и до — простите — изображения «до-ветру». И — кучки. Какое-то — испражнение, простите. Семилеткой был я в Москве на Новинском — в паноптикуме и видел (случайно): сидит нечто гнусно-восковое и завинчивает штопор себе в …! — доныне отвращение живет. Вот и С<ирин> только не Ефрем и не вещая птица. Хоть и надумал себе хвамилию. Лучше бы был просто свой — Набоков. Весь — ломака, весь — без души, весь — сноб вонький. [139] Это позор для нас, по-зор и — похабнейший. И вот «критики»… — «самое све-же-е»! Уж на что свежей: далёко слышно. Эх, бедняжка Эммочка... не уйтить ей от... Сирина. «Ляшечная» ретирадура. А Берберова — вся на бел<ых> нитках, труженица бессильная. Вот это так докати-лись!
Меня тревожит В<аше> молчание: и за себя, и за Вас. Где Вы? или — куда Вы? Мы с О<льгой> А<лександровной> отметили и отмели два юбилея: литерат<урное> и брачное 40-летие. Допразднуем в хибарке у ручья. Я так истомлен, что не могу продолжать «Пути». А надо, попал в хомут. И еще не знаю, как и куда поведу Дариньку... Т. е. вообще-то
