Аня посмотрела на меня, как на безумную, мои слова ее нисколечко не проняли. Она лишь хмыкнула, и проскочив меня начала обследовать комнаты, явно в поисках чего-то, подтверждающего ее догадки. Сердце бешено забилось от плохого присутствия. Я выбрала не самый лучший момент для признаний. Вряд ли можно верить тому, у кого на кухонном столе дымятся клочки бумаги.
— У меня не убрано на кухне, — сказала я, когда она направилась туда, но она ускорила шаг и мне ничего не оставалась лишь готовиться к неприятному выговору.
— Говорила мне, твоя мама присматривать за тобой внимательнее, — начала она. Я только успела отметить неожиданное слово «мама», сердце бешено стучало в груди, когда я посмотрела из-за ее плеча на стол. Он был идеально чист, на клетчатой тканевой скатерти не было ни пятнышка, ни то что подпалины, как будто ничего не было. Я с облегчением выдохнула. Гостья же этого состояния не разделяла:
— Так что это за шутки, Лера?
Я на мгновение прикрыла глаза.
Расскажи ты все одной кто придет к тебе домой.
Да в стихотворении не говорилось, что это будет легко. Встретив подобное, я бы сама не поверила, и почитала, что человек явно болен, так что удивляться здесь нечему.
Это не шутки, — покачала головой я. — И повторюсь, я не Лера.
— А кто ты? — с легкой усмешкой спросила она. Аня была уверена, что это какой-то непонятный ей прикол, каприз за звездившейся модели.
— Я была медсестрой, — тихо произнесла я, только сейчас понимая, как грустно прозвучало это «была».
— И что ж ты знаешь о медицине? — Казалось, она приняла эту нелепую игру. — Назови противорвотное?
— Церукал, — мгновенно выдала я.
— Через сколько снимают швы после аппендицита?
— От семи до десяти суток, исходя из состояния, — произнесла я заученный ответ.
Аня продолжала засыпать меня вопросами, в основном по фармокологии. Она не была медиком, и исходила из своих житейских знаний, под конец она искала вопросы в интернете. Но с каждым моим ответом, ее лицо, становилось все мрачнее и мрачнее.
Это не смешно, — в конце концов ответила Аня. Она изо всех сил не хотела верить, и ее можно было понять.
Я и не смеюсь, — ответила я. В словах чувствовалась легкая горечь.
— Ты не можешь этого знать.
— Лера бы не могла, — согласилась я, и предугадывая ее реакцию добавила, — Это не шизофриния. Вряд ли это вообще можно причислить к диагнозам.
— Как это вообще произошло? — спросила она, внимательно ища хоть какой-нибудь признак фальши, хоть что нибудь, что могло бы позволить реальности оставаться нормальным.
