У Андрюса зубы заклацали мелкой дробью.
– Как так – Пётр? Царь? Да разве ж он мог?
– А то кто же? – усмехнулся Ивашка. – Государь собственными глазоньками пытки да допросы лицезрели, самолично приказы вешать отдавали.
Анрюс внимательно вглядывался в лицо этого прошедшего огонь и воду мальчишки. Он и верил ему, и не верил. Как же так? Царь Пётр пытал и казнил? Тот самый весёлый, умный и добрый правитель, которого он намечтал себе и которого уже преданно любил? На миг Андрюс почувствовал что-то вроде ненависти к Ивашке, стрельцову сыну.
Однако тот сидел, съёжившись на лавке и шмыгал носом, одинокий, жалкий в своей непреклонности. У него, Андрюса, хотя бы есть семья; его родителей никто не пытал и не мучил. А вот у Ивашки… Он передёрнулся от ужаса.
– Ты куда же теперь?
– На Онежское озеро, к раскольникам. Если дойду, – без колебаний ответил Ивашка.
* * *
Стали ложиться спать; Андрюс таки уговорил Ивашку взять немного денег, чтобы переночевать в тепле, купить хоть какой-нибудь еды в дорогу. Он не представлял, где находится это самое Онежское озеро, но раз Ивашка сомневался, что дойдёт… Вероятно, путь туда был далёк и труден. Андрюс предложил стрельцову сыну остаться с ними, доехать до Пскова, обещал никому его не выдавать, а тот лишь улыбался.
– Утро вечера мудренее, поговорим ещё, – сказал Ивашка. – Я тут, на лавке лягу, а ты иди к родителям, не бойся за меня. Спасибо тебе, век не забуду.
Утром, едва рассвело, и в маленьких заиндевелых окошках проглянули первые робкие, но уже напоминающие о весне лучи, Андрюс сбежал по крутой лесенке вниз, в общую комнату. Там храпели на лавках, на поленнице в углу, а кто и под столом, но Ивашки не было. Ушёл стрельцов сын. Ушёл, отчаянный, пока все спали.
* * *
Повсюду звонили колокола: громко, переливчато, настойчиво-ликующе. Звонили подолгу, не умолкая; прохожие останавливались послушать перезвон, снимали шапки, крестились. Православные праздновали Светлую Пасху, а на реках Великой и Пскове как раз тронулся, пошёл трещать и ломаться лёд; вот-вот уже скоро спустят на воду лодки и ладьи с белыми парусами и высокими, крашенными бортами.
В воздухе чувствовалась весна; за работой Андрюс частенько вспоминал минувшую зиму и, украдкой – свою встречу с Гинтаре в заснеженном лесу. Никто об этом не знал, только Тихон.
– Она, пане Гинтаре, сама ко мне пришла, понимаешь? – делился с другом Андрюс. – Тогда, зимой! Если бы не она – замёрз бы я, сгинул в лесу.
