В доме тоже было тихо; когда Андрюс приоткрыл дверь, то услышал, что кто-то еле слышно шарил там, в темноте и вздыхал.
– Матушка? – шёпотом произнёс он.
Мать замерла, затем всхлипнула.
– Сынок… Что же это, сынок? Что ты такое наделал? Где всю ночь пропадал? Что же, правда, это ты цирюльню дяди твоего спалил?
Андрюс застыл на месте. Он ожидал всякого, но только не обвинений в поджоге. Совсем что ли Кристиан ума от злости лишился?
– Вы бы не слушали вранья, матушка. Дядя меня ненавидит, завидует, к деду ревнует. Ну что же, я уйду – пусть только поклянётся, что вас не тронет, обижать не будет.
Мать уцепилась за него дрожащими пальцами.
– Так, милый, так… Если врёт Кристиан, то и слава Богу, я ему не верю. Но только он тут кричал, божился, что видел тебя, когда цирюльня на его глазах загорелась. Я чаю, он обознался? Там, может, разбойник какой побывал, а вовсе не ты?.. – в её голосе звенела безумная надежда.
Андрюс прижался лицом к худым, слабым материнским рукам; в темноте он не видел её глаз – вот и хорошо…
– Я там не был, матушка, и цирюльни не поджигал – на кресте поклянусь!
– Слава Богу, слава Богу, – сквозь слёзы говорила мать. – Мы с твоими сёстрами верить не хотели, даже дед говорил, мол, пусть малый сам за себя скажет: где был, что делал – а ты пропал… Кристиан и сказал, что раз сбежал – значит, точно ты жёг…
– Вот я сам с ним поговорю, – голос Андрюса гневно дрогнул. У него после разговора с Гинтаре отчего-то исчез страх перед дядиными кознями – все эти дрязги стали казаться мелкими и суетными. – Поговорю, чтобы он вам более никаких мерзостей не плёл. А там и уйду, буду работать, деньгами вам помогать, чтобы жили спокойно…
– Так, хорошо, сыночек. Ты скажи ему, коли хочешь, что не виноват, а после все уйдём.
– Как так – все? – испугался Андрюс. – Вы-то здесь причём?
– А как Кристиан обвинил тебя в поджоге-то… Он нас всех собрал, сказал, что ты, мол, вор да поджигатель – а как ты домой вечером не пришёл, так надо тебя на розыск, а потом, когда найдут – в Разбойный приказ. И собрался идти заявлять. А Ядвига…
Андрюс помертвел. Ядвига в этом случае могла сделать только одно.
– Эх дочка моя старшая, головушка горячая, – мать тихо зарыдала. – Она защищать тебя стала, сказала: ты ни в жизнь ничего чужого не возьмёшь, поджигать ни за что не будешь. Мол, он, Кристиан, сам вор, пакостник – тебе завидует, из дому выживает, перед дедом позорит! Кристиан ей молчать велел, а она своё… Так побранились, что она его по морде бесстыжей, прости Господи… Он и приказал нам всем убираться из его дома сей же час! Да ещё сам её ударил, чтоб его руки проклятые отсохли! Отец твой с ним едва драться не полез, мы с Иевой насилу удержали…
