— Захотела в мужья, — попыталась улыбнуться сквозь слезы Ясмина, — скажешь тоже…
— А что, разве не так? — улыбнулся в ответ отец, достав платок и вытирая Ясмине, как маленькой, слезы. — Это твой каприз, малышка, и ничего более. Забудь о Дэвойре, он не стоит тебя, я это знаю точно.
— Хватит, я уже не плачу, — забрала Ясмина из рук отца платок.
— Ну и прекрасно, иди ко мне.
Ясмина прижалась к отцу, уютно устроившись в его объятиях.
— Я его забуду, — пообещала она, — пусть он женится на другой, раз не достоин меня.
— Вот и умница. Ты такая красивая у меня, доченька. Да женихи слетятся к нам, как только я им это позволю. А ты будешь капризничать, всячески изгаляться над ними, испытывать их на прочность, а я буду выбирать из них достойного тебя, того, кто пройдет мою проверку и выдержит твои капризы.
— Не нужны мне никакие женихи.
— И Дэвойр тебе тоже не нужен, — веско заметил отец.
— Я пообещала тебе, что забуду его, — вздохнула Ясмина, еще теснее прижимаясь к отцу, его объятия дарили ей защиту, успокаивали, давали силу говорить о том, что произошло, — но, боюсь, мне будет это сделать не легко. А ты бы сумел забыть маму?
— Не надо, не сравнивай, у нас с твоей мамой своя история. И я, честно говоря, не хотел бы, чтобы тебе пришлось… в общем, у тебя своя жизнь, и я не хочу, чтобы ты повторила судьбу своей матери.
— Но ведь вы с мамой любите друг друга, и она счастлива.
— Я надеюсь, что она счастлива со мной, но я когда-то доставил твоей маме много… скажем так, неприятностей.
Ясмина кое-что знала об этих, как он говорит, неприятностях. Но говорить об этом отцу не стала.
— Я так хочу забыть Дэвойра, папа, и никогда его не вспоминать.
— Ты забудешь, обязательно забудешь, тебе просто надо отвлечься и начать принимать ухаживания других волеронов. Если пообещаешь, что будешь осторожна, я тебе это разрешу, и предоставь мне право отгонять тех, кто будет тебе неприятен, или не устроит меня.
— А что с Фолкетом? — вспомнила Ясмина про своего обидчика. — Мне он показался наглецом невоспитанным. И в придачу еще какой-то блеклый, некрасивый.
— А этот наглец, — ухмыльнулся в макушку дочери отец, — как только ты ушла, в виде искупления своей вины попросил твою руку.
— И что ты? — замерла в объятиях отца Ясмина. — Ведь это насмешка с его стороны, он просто издевался.
— Успокойся, — погладил ее по спине отец, — я это прекрасно понял, неужели же ты думаешь, что я отдал бы тебя ему?
— Нет, я так не думаю, просто мне неприятно, что он насмехается.
