Локшин начал привычную речь. Он говорил о выгодах безостановочной работы станков, о коэффициенте сменности, о промышленной концентрации, о повышении производительности труда, о перспективах промышленности, о дальнейшем сокращении рабочего дня. Но слова его на этот раз, словно ударялись, о глухую стену, пропадали без отзвука.
– Ты бы лучшее сказал, почему завод закрывают, – выкрикнул из задних рядов, как всегда прячущийся за чужими спинами, Ипатов.
– Ипатов, выведу! – рассердился Кизякин и яростно застучал по столу.
– Товарищи, – продолжал Локшин, – я как раз подхожу к вопросу о «Красном Пути». Консервация завода «Красный Путь», – начал он при общем напряженном внимании, – вызвана необходимостью. Оборудование изношено…
– Как так изношено, – раздалось в задних рядах. – А ежели мы только-что из-за границы получили…
Вышедший из рядов парень с очень длинной головой на таком же чересчур удлиненном туловище подошел к трибуне.
– Васильев, – шепнул Локшину Кизякин, – ударник. Старшина коллектива. Известный «Васильевский коллектив…».
– Как же это изношено оборудование, – возмущенно продолжал Васильев, без разрешения председателя начиная речь, – да ведь на «Молоте», куда нас переводят, и такого оборудования нет. Я первый за три смены ратовал, я и день и ночь работать буду, а на консервацию не согласен. Обдумать надо, товарищи. Литейный цех оборудован заново только в прошлом году. Механический цех только два месяца как получил заграничные станки…
– Партийный, а правильно говорит, – раздался голос Ипатова.
– Товарищи, – продолжал Васильев, – я не могу не доверять ни товарищу Кизякину, ни товарищу Локшину, но пусть они сами подумают, что делают. Ведь иначе как вредительством…
– Ты полегче, – остановил его Кизякин.
– Да, да, понятно вредительство, – подтвердил старик, похожий на часовщика.
– Это распоряжение правительственного комитета, – начал Локшин.
– А нам что комитет, что нет, – выкрикнул Ипатов.
– Пусть Ипатов скажет. Ипатову слово. Довольно комиссаров, наслушались.
– Я вот что скажу, – начал Ипатов, выходя вперед и распахивая ворот рубахи, – тут товарищ из комитета про бессознательность говорил, а по-моему это попросту брехня.
Что сознательный, что бессознательный, а на биржу никому идти не хочется. Вот завод закрывают, что же это получается. По-ихнему денефикация, а по-нашему старый, прижим.
– Ты вопроса держись, – остановил оратора Кизякин.
– А я за что держусь, – нагло спросил Ипатов. В толпе густо расхохотались.
