— Я с ним дойду, он не знает, — сказал Анатолий Иванович.
— Чего знать-то? Дорогу перейти. Ежли ее нет, Валерка, внук мой, позовет. Иди, не стой, а я самовар налажу. Садись, Иваныч.
Я пошел на базу. В новом доме в кухне сидел за столом паренек в свитере и читал "Тригонометрию". Слепила голая лампочка.
— Матери нет и отца тоже, — сказал он недовольно. Я объяснил, что и как.
— Ладно… Отец вот придет — лося свежует, — тогда скажу…
Я вернулся ни с чем. Максимыч раздувал самовар, глаза щипало от дыма. Он выслушал меня и побурел от негодования.
— У меня гость, а они, туды их… Да ему, черту, все учиться, мать не может позвать?! Ну погоди! — Он нахлобучил шапку и ушел.
Анатолий Иванович сидел за столом задумавшись.
— Раздевайтесь, отдыхайте, — сказал он, очнувшись. — Посидим со стариком, нельзя обидеть, потом на базе заночуем. Там чисто. — Он огляделся. — Да… Знаменитый волчатник был, на всю область. Собак держал смычок, а пел как!.. Да… Теперь вот бобылем остался.
Он опять оглядел закопченную избенку.
— У него ж родня рядом. Нюрка эта, да?
— Родня… Зять его егерь, но охоты не любит. Нюра в сельпо работает. Жена его была такая хозяйка… Кроткая женщина, умная…
Я стал разглядывать картину. Под слоем копоти и грязи проступал какой-то натюрморт: фазаны, виноградные кисти, пузатый кувшин.
— Это ему подарок был, еще когда он знаменит был… Вот, идет!
Максимыч ввалился с шумом, торжествующе выставил пол-литра на середину стола.
— Я им надеру хвост, кочка-мочка! Гость, а он учебник учит, ишь! Щас капусты, лосятина еще осталась, хлеб-то забыл я, кочка-мочка, но ништо — сбегаю!
— Не надо, хлеба привезли, и чай есть, индийский, и колбаса, — говорил Анатолий Иванович, развязывая рюкзак.
— Индейский не китайский! Эх, Иваныч! Уважил старика — все забыли, все как один… А бывало, только давай меня, отбою нет, да и сейчас: ходють, ходють за лосем (это из области начальство), а Пашка, хоть и мордастый, не могет поставить — и ша! — он говорил, а сам проворно собирал на стол стопки, тарелки щербатые, капусту, серое мясо — солонину, сахар в кульке. — Бегают, бегают, а все одно ко мне: "Максимыч, ты так и так, мы тебе, подсоби!" Ну я их уважу, выведу, цепь поставлю, загон начну — и что? А? Что ты думаешь? Он сдвинул шапку на нос и сверкнул серыми глазками. — Поднесут полстакана — и все. Теперя я их, кочка-мочка, насквозь узнал. Приходит один такой в субботу, а я ему — шиш вот! Видал? То-то! — И он хитро захохотал, шлепнул себя по ляжкам.
