Вилли усмехнулся.
- Тут ты, братец, забрел в религиозную сферу. Здесь я чувствую себя не в своей тарелке. Говоря об этом, я прежде всего имел в виду земные вещи. Все же, раз уж ты в такой чистоте и свежести сохранил свою детскую веру, то это очень хорошо, я ни в коем случае не хотел бы тебя каким бы то ни было образом поколебать в ней. Но для мужчины, который повидал жизнь, все представляется несколько иначе. Но я лучше помолчу, ведь матери было бы не по душе, если бы я говорил с тобой в таком ключе.
Лицо Фрэнка снова залила краска, на этот раз от смущения. Задетый, он сказал:
- Я больше не маленький мальчик, у меня есть свое собственное мнение.
В то же время он был рад тому, что Вилли сменил предмет беседы, пугавший его и сбивавший с толку. В течение длительного времени он строил свою жизнь в беспечности и без лишних раздумий, на прочном, как скала, фундаменте веры. И вот внезапно он увидел этот фундамент не то чтобы подвергшимся нападкам, - в таком случае он стал бы энергично защищаться, - нет, он увидел, как над ним насмехаются, словно над мальчиком, который не стоит того, чтобы его переубеждать.
Вилли слегка приподнялся и пристально посмотрел на него:
- Оставь это, Фрэнк. Я просто хотел поговорить с тобой открыто об этих давних делах - совершенно открыто, без оглядки, как это должно быть между братьями.
Франк глубоко вздохнул, с благодарностью посмотрел на брата и крепко ударил по протянутой ему руке.
- Да, Вилли, мы братья, и давай действительно будем вести себя как братья. Вспомни об этом, если тебе когда-нибудь потребуется моя помощь.
Тот лишь улыбнулся. Потом он тихо спросил:
- Собственно говоря, ты знаешь, почему я тогда ушел из дому?
Фрэнк смог лишь поделиться скудными воспоминаниями, которые пришли ему на память вечером при внезапном появлении брата. Вилли облегченно вздохнул, потом сказал:
- Да, что правда, то правда, я доставил родителям много хлопот. Я был диким, упрямым, непослушным сыном - короче, таким, какими часто бывают молодые люди. Мне все казалось слишком тесным, слишком ограниченным, я хотел на волю, в дальние страны, хотел сам попытать счастья. Я думаю, нет ничего хорошего в том, что родители силой хотят оставить такого ребенка при себе. Сегодня я понимаю и уважаю даже их неразумные желания. Отец был тогда серьезно болен, и можно было со дня на день ожидать его скорой смерти. И, разумеется, это был мой долг -стать для мачехи и маленького брата их защитником и кормильцем. Но тогда я был молод, примерно как ты сейчас, и, что называется, отъявленный сорви-голо-ва! - Вилли смущенно улыбнулся. - Что я соображал в таких серьезных вещах? Я был упрямым эгоистом, думавшим только о себе, бесконечно скрытным, всего избегавшим и не очень-то беспокоившимся о вас. Может быть, этому способствовало что-то еще; ты должен понять меня правильно, Фрэнк, я очень хорошо умею ценить любовь и доброту нашей матери, но все-таки она не была моей родной матерью. К тому же я еще хорошо помнил собственную. Порой я бывал угрюм и ревновал ее к тебе.
