Но я полагаю, что по нескольким важнейшим пунктам, не содержащим ответы на все вопросы, к которым мы питаем законный интерес, мы, физики, довольно точно представляем себе, в чем состоит наш долг. Во-первых, честно сообщить то, что мы знаем все вместе, знаем в той мере, в какой я знаю о преобразовании Лоренца и двойственном характере волны-частицы, знаю на основании глубокой научной убежденности и опыта. Мы считаем, что должны делиться этими сведениями открыто, когда это возможно, должны сообщать их секретно нашим правительствам по их требованию или даже если наши правительства того не требуют, осведомлять их по тем или иным вопросам, как это сделал Эйнштейн в 1939 году.
Все мы считаем своим долгом делать различие между осведомлением в этом чрезвычайно специфическом и гордом, а потому часто абстрактном смысле, и между самыми лучшими нашими предположениями и компетентными оценками предложений, мотивы которых не могут быть нам известны. Еще важнее делать различие между наукой вообще, наукой, где многое уже известно и с каждым днем узнается все больше, и между нашими мечтами и надеждами, которыми мы дорожим, о которых любим говорить и должны говорить, но в иной обстановке и по-иному. Наконец, наш долг при любой возможности вместе с нашими коллегами в соревнующихся, антагонистических и, возможно, враждебных странах, вместе со всеми, с кем у нас есть общие профессиональные, политические и просто человеческие интересы, содействовать росту знаний и международному взаимопониманию.
Мы рассматриваем эту нашу деятельность как вклад в общее дело, вклад, не слишком отличающийся от вклада других людей. Но наш вклад в гораздо большей степени обусловлен растущим пониманием физического мира во все более запутанной, все более замечательной и неожиданной ситуации. Мы рассматриваем эту нашу деятельность как свой вклад в дальнейшее развитие мира, который отличается разнообразием и любит разнообразие, который свободен и дорожит свободой, который свободно изменяется, чтобы приспособиться к неизбежным потребностям перемен как в двадцатом столетии, так и в будущих столетиях, но при этом имеем в виду мир, который, несмотря на все свое разнообразие, свободу и перемены, не должен состоять из национальных государств, вооруженных для войны, а быть миром, который был бы прежде всего миром без войны.
