– Все время политработником? – уточняю.
– Да, политработником. И начальником Дома офицеров был.
– А вера в Бога разве не мешала вашей работе?
– Знаете, многие тогда носили партбилет в кармане, но верили в Бога. То, что заложено с детства, сильнее всяких идеологий.
Родом-то я из города Кременца Тернопольской области. Рядом с домом женский Богоявленский монастырь. Мои родители молились в нем. А в 15-ти километрах – знаменитая Почаевская Успенская лавра, где находится рака с мощами Иова Почаевского. Самое же почитаемое там место – стопа Божией Матери, в которой всегда есть водичка. Уже много лет существует этот неиссякаемый источник, и паломники все время получают исцеления. В детстве мне самому приходилось видеть, как это происходило. Трудно это представить и рассказать. Кто-то подходил на костылях, матери прикладывали своих больных детей к иконе Почаевской Божией Матери – и после молитв, слов о помощи костыли становились ненужными, дети выздоравливали. Какая при этом была радость – и слезы! А однажды на моих глазах человек прозрел! Это было где-то в начале 60-х годов – в самое гонение на Церковь. Пресса тогда писала, что это были артисты. Но, понимаете, я же сам видел, и невозможно, чтобы артист так сыграл… Как он кричал: «Я вижу! Я прозрел!» На меня это большое впечатление произвело в детстве.
Верующий политработник
А вера в Бога мне и в работе помогала. Да. Расскажу вам один случай. Был я тогда еще молодым лейтенантом. Прибыл к нам служить один баптист и отказывается принимать военную присягу. Говорит, что в Евангелии запрещается давать клятву в любых обстоятельствах. С ним много беседовали, вызывали в политотдел, но безрезультатно. А был он моим непосредственным подчиненным, и я за него отвечал. Вызываю я его к себе в кабинет, он мне сразу с порога:
– Товарищ лейтенант, если вы будете мне говорить, что Бога нет, я с вами разговаривать не буду!
– Ладно, садись. Не торопись, давай разберемся.
Дал ему Конституцию, где написано, что «священный долг каждого мужчины независимо от его вероисповедания…» Он не воспринимает, слушает равнодушно. Тогда я вынимаю из столика Священное Евангелие, открываю ему на словах, где говорится о динарии кесаря. И говорю ему:
– Хорошо, Конституцию ты не признаешь, а вот эту Книгу ты признаешь?
– Да, это Священное Писание.
Прошу прочитать его указанный мною стих из Евангелия. Встает и читает. Когда он доходит до слов, что отдай Богу Богово, а кесарю – кесарево, я говорю: «Давай теперь поговорим, порассуждаем. Богу Божие – это ты молишься. Молитва – это твое. Я не запрещаю тебе молиться. Конституция разрешает свободу совести. (Хотя понятно, какая она у нас тогда была, "свобода совести". И если бы в то время узнали про мои методы воспитания, то, конечно, выгнали бы из вооруженных сил.) В свободное время садись около своей коечки или в красной комнате и молись. Только других не вовлекай. А что же ты отдаешь кесарю? Кесарю ты тоже что-то должен отдать, отслужить. Вся одежда на тебе новенькая, чистенькая, аккуратная. Здесь тебя кормят, поят. Школу ты закончил? Закончил. Это тебе дано от кесаря, от государства. Ты должен отдать долг государству?» Он согласился. Помолчав, сказал:
