— Дура ты, Ленка! — обругала саму себя она и вздохнула. — Все прошло давным давно, сколько чужих рук его так баловали?
А Ерохин тоскливо так думал:
— Господи, все бы отдал, если бы она руки в башку мне… да только — фига вам, Анатолий Васильич — поезд ушел. Как там Пугачева поет: Ту-ту!
Не терпел он ничьих рук больше в своих волосах, противно почему-то было, а вот Ленкины, он же становился даже не воском, лужей.
— Эх!! Ну, все, пошли? — донес, поставил её возле душа — порадовался, что в квартире этой у него душ отдельно, не в ванне, как ей оттуда выбираться мокрой? Положил рядышком мочалку, постелил на пол полотенчико:
— Лен, ты только поосторожнее, если что, я рядом, дверь просто прикрою! Не до принципов пока с твоей ногой!!
Зазвонил его телефон: — «Это я, твоя мама звоню, вся, блин, извелася, да, прямо на корню!» — послышался голос Масяни.
— Мамулька волнуется! — засмеялся Ерохин. — Проверяет по нескольку раз на дню! Сыночку сорок три, а все маленьким считает.
Неплотно прикрыл дверь и пошел отчитываться Виквике. Лена усмехнулась, подумав:
— Хорошо, погода нелетная, а то бы уже здесь была, суетилась, охала, волновалась.
Мыться было весьма неудобно, но справилась, долго стоять было тяжковато, она вытерлась, надела футболку и прислушалась:
— Да, мам, понял, понял, нет, не буду! Все, целую, спокночи, пойду Елену Прекрасную из ванной вытаскивать! Знаю, стараюсь, пока!
— Лееен, ты как там? Помылась?
— Да, только сил не осталось.
Он вихрем влетел в ванную, увидел её уже одетую.
— Фухх, не пугай!
Опять легко поднял на руки, отнес на диван:
— Всё, ложись!
— Сказал Виквике про меня?
— Да! Она хлеще Штирлица, по интонации меня вычисляет — охала, ахала, велела тебя как хрустальную вазу оберегать! — и запнулся, поняв двусмысленность фразы. — Извини! — и выдохнув, признался: — Лен, так сложно, боюсь!
— Чего же ты стал бояться, Ерохин? Все у тебя, как посмотрю, нормально.
— Не-ет, не нормально, но ты же все равно, как и тогда, ни одному моему слову не поверишь?
Лена неожиданно для себя самой сказала:
— А ты попытайся!
— Сколько раз уже пытался? — с горечью сказал Ерохин. — Опять ведь пошлёшь.
Лена повозилась, устраиваясь поудобнее, нога немного ныла. Ерохин тут же среагировал:
— Болит? Давай ещё на ночь таблетку обезболивающую?
— Нет, пока терпимо, совсем если разболится — тогда…
Ерохин потопал на кухню, принес воду, таблетки, положил на столик и присел возле дивана на коврик.
— И долго ты так сидеть собрался?
