– Ты посчитала, что будущее сестры важнее твоего собственного. Или тебе это внушили отец с мачехой? Так ведь?
Девушка угрюмо сопела, не спеша отвечать.
– Вот что я тебе скажу, Аньяри. Легко пользоваться чужой добротой и благородством, особенно когда у самого за душой ничего из этого нет. Но тут есть и твоя вина – ты сама позволила тебя использовать. Считаешь, это я – бессердечный чужак – играю с тобой, не считаясь с твоими чувствами? А разве твои родственники делали не то же самое? О да, они прикрывались вашей кровной связью, благопристойностями и прочим дерьмом, – не заботясь о том, чтобы смягчить свои грубые слова, добавил он. – Подумай об этом на досуге, и ты поймёшь, что я прав.
– Моя очередь, – метнув на него рассерженный взгляд, проговорила она. – Ответьте, пожалуйста, правду. Что на самом деле моя сестра делала в вашей спальне в ту ночь?
– Да уж точно не то, что она изобразила, – поморщился Эрланд. – Неужели ты ещё не поняла, что мне нужна ты, Аньяри? Что я тебя хочу, что у меня всё тело сводит от желания сделать тебя своей! Думаешь, сгодилась бы мне замена в лице этой Ильмы? Вы с ней даже не похожи.
– Да, – глухо отозвалась девушка. – Мы не похожи. Она красивее… была.
Я твердила себе, что это всего лишь слова. Не пощёчины, не удары хлыста. Что они не могут причинить мне боль.
Но мои мысленные уговоры помогали слабо. Что-то внутри болезненно сжималось от каждого слова правителя Эрланда. От того, что я понимала – он прав.
Прав почти во всём.
Люди, которых я с детства любила всем сердцем, которых считала самыми близкими, самыми родными, действительно попросту воспользовались мною. Должно быть, они никогда не ценили меня так же, как я их. Я думала, что Ильма испытывает ко мне те же чувства, что я сама к ней, ту же привязанность, ведь она не раз защищала меня от гнева княгини. Как, впрочем, и отец. Несмотря на нелюбовь ко мне Мильданы, я никогда не считала себя запуганной и никому не нужной падчерицей из сказки, где была ещё злая мачеха и добрая фея. Я казалась себе вполне довольной жизнью, свободной, любимой дочерью и сестрой. И мне не так уж сложно оказалось смириться с бесчестьем и отцовским наказанием, когда я не стала отрицать, что тот мужчина приходил ко мне, а не к сестре.
К тому же моя ложь, тогда показавшаяся такой невинной, пошла на пользу нам обеим. Имя старшей княжеской дочери не покрылось позором, который в любом случае перекинулся бы и на меня как на младшую. Да и слухи не пошли далеко, чего нельзя сказать о скандале с правителем Лундсфальда.
