Вскоре птица встрепенулась, глаза ее, затянутые бледной перепонкой третьего века, мигнули и распахнулись.
— Вот и все.
Архо пристегнул к ножке голубя записку, пошатнувшись, поднялся и подкинул пернатого посыльного вверх…
… а спустя время Люсьена приняла его, будучи уже не так далеко от Кутаная.
Лесная арка, к которой привел ее дух-медведь, оказалась порталом, открывающимся далеко на юг. Пройдя в него вместе с отрядом, мертвая, к изумлению своему, оказалась в совершенно незнакомом месте — в какой-то светлой, жаркой роще, тоже заполненной камнями, резными символами и остатками каких-то неведомых строений.
Когда прилетел голубь-посланник, Люсьена сразу подумала про Архо. Обнаружив пустую записку, протянула ее верной Хайне. Та понюхала и обрадовано растянула в улыбке страшную пасть.
Узнала запах.
Люсьена задумалась — значит, Архо цел. И, похоже, нашел то, что искал.
Вот только ей что теперь делать со всем этим?
Заклятье, которое наложил на все поисковые отряды Аки, само предаст первому некроманту сведения о Моа, как только Люсьена увидит его, или услышит его имя. Триада страхуется. Триада уже не верит своим подчиненным — даже мертвым, не умеющим врать и предавать.
В чем же дело?
Что происходит в Мортелунде?
Что она сама может сделать для того, чтобы не навредить друзьям?
Ничего.
Разве что оттеснить другие отряды, не дать им приблизиться к Моа и Архо. Стать для них стеной…
* * *
Мортелунд. Тайное святилище Полувия
Из темноты, подсвеченной бледным пламенем единственной свечи, грозный лик Энолы вырисовывался остро, жутко. Ее глаза, безумные и решительные, смотрели в самую душу Полувия. Уж она-то знала все! О его провалах. О его страстях. О сомнениях…
— Прости меня, моя госпожа. Прости и помилуй…
Колени болели от долгого упора в каменный пол — чернокнижник был далеко не юн, а в преклонном возрасте попробуй, постой так долго! И все же самобичевание немного успокаивало. Молитва тоже. Все это нужно, чтобы продемонстрировать верность.
Энола любит и ценит верность. И силу. И ярость.
Единственное, что не любит Энола — это живые люди, с их правом решать и выбирать. С их желанием быть теми, кем пожелается.
— Прости, госпожа… Прости! Прости!
Старик сильнее уперся узловатыми коленями в камни. Морщинистое лицо скривилось от боли — и поделом! Недобросовестные последователи должны быть наказаны. Каждая ошибка стоит слишком дорого…
Полувий, как пес, долго и придирчиво внюхивался в след бесценной добычи, которую сам по сути и создал. Тусклый старческий взгляд оторвался от Энолы и скользнул на кипу древних книг, лежащую в стороне. На истертых кожаных корешках проступали витиеватые символы. Пожелтевшая, запятнанная бумага хранила запах старых чар.
