Я отплевывался и откашливался, одновременно вертя головой и пытаясь понять, на каком свете мы находимся и почему не слышно выстрелов.
– Господин поручик, так-то еще пятеро конных свалили. Пулемет хорошая вещь, однако – заявил Темирдей. – Надо коней-то поймать, пропадет скотинка-то.
– Сам ты скотинка, Тингеев… Так-то ты сказал, что их всего шестеро было!
– Шестерых-то видал, еще пятерых не видал… – развел руками стрелок-самородок.
– Савка, Гришка, – хрипло гаркнул хуторянин. – Бегом за лошадьми!
Он кровью сплюнул в пыль, и только потом обратился ко мне:
– Душевное вам и сердечное спасибо, господин офицер… От лютой смерти нас спасли…
И тут же сел на землю, схватившись за ребра. Наверное, сломаны… Из крепкого двухэтажного бревенчатого дома выбежали светловолосые хлопчики лет десяти-двенадцати и, зыркнув на нас, бросились ловить лошадей.
Миловидная женщина в цветастом платке вытирала слёзы девчушки, из окна первого этажа высовывались четыре любопытные детские мордашки.
Парамоныч собирал трофеи, Грищенко и Ющенко ругались, колдуя над перегретым пулеметом, Тингеевбдил с винтовкой в кузове автомобиля.
– Потрапезничайте с нами? – каждое слово давалось хуторянину с трудом.
– У нас там раненые, на блокпосту… – я мял в руках фуражку.
Девочка, почти девушка – голенастая и стройненькая, вытерла слёзы, вырвалась из рук матери и скрылась в доме. И через секунду появилась – с краюхой ржаного хлеба, завернутого в расшитый рушник.
– Возьмите, пожалуйста, – потупила глаза она.
Хлеб дышал жаром и пах просто изумительно. А девчонка была чудо как хороша! Я передал хлеб бойцам, сам выбрал из трофеев приличного вида двустволку и патронташ и протянул хозяину:
– Лишним не будет. Этих… – я глянул на тела башибузуков.
– Похороним, – кивнул хозяин. – С лошадьми что?
– Присмотрите, потом пришлю бойцов – заберут.
Хуторянин огорченно вздохнул. "Куркуль!" – почти восхищенно подумал я. Тут только что чуть не лишился всего, что дорого человеку, на волосок от смерти стоял – а о прибытке думает. Кремень мужик!
* * *
Я разломил хлеб на пять частей и раздал бойцам. Свою долю завернул в рушник и сунул за пазуху. Уже когда сидел в кабине, вдохнул чесночный запах и снова подумал о "чемоданчиках" – ну что за напасть такая?
– Я возьму? – уточнил я у Парамоныча, откручиваю одну головку от венка на потолке.
– Возьми сколько хочешь! – сделал он щедрый жест. – Хоть две!
* * *
Раненых у нас было трое – молодой боец из караулки, схлопотавший царапину от каменной крошки Лемешев, и я, грешный. Достал меня всё-таки башибузук кинжалом, когда я ему в ноги кинулся – неглубокий порез над правой лопаткой. Сразу я и не заметил, это Парамоныч вой поднял, когда я ему сиденье в кабине кровищей испачкал.
