– Хватит на всех! – заявил я. – Вахмистр, организуйте раздачу продуктов питания немедленно!
Своими словами я, видимо, предотвратил солдатский бунт, бессмысленный и беспощадный.
* * *
– Часовые… Э-э-э… – Стеценко лежал на груде мешков, его расстегнутая шинель была в крошках от галет, рядом лежала вскрытая банка тушенки, в руке он сжимал почти пустую бутылку вина. Вдруг он запел: – Ча-асовы-ы-ые на посту, пу-уговицы в ряд! Ярче сол-неч-но-го дня золотом горят!
– Стеценко! Что часовые, я спрашиваю? – я сам тоже выпил, но немного – грамм пятьдесят спирта, для профилактики простудных заболеваний.
– Бдят! – сказал Стеценко и всхрапнул.
Я пнул его в подошву сапога, но Стеценко не отреагировал. Ну и черт с ним.
Сейчас вся моя штурмрота представляла из себя нечто подобное – нас можно было взять без единого выстрела, тепленькими. Я вышел на улицу и подошел к курящему здесь же Вишневецкому – он, наверное, единственный кроме меня был адекватным сегодня.
– Останемся здесь на пару дней? – спросил Вишневецкий.
– Останемся. Только этот бардак надо будет прекратить, завтра же.
Вишневецкий кивнул и мы с ним пошли в обход склада, выполнять обязанности часовых, которых и в помине не было.
* * *
Первым их заметили караульные, которые ближе к обеду вылезли-таки на крышу и осматривали окрестности, покуривая шикарные папиросы из запасов тактического резерва.
Когда я взобрался на крышу, чтобы разобраться в ситуации, мне стало не по себе. В каком-нибудь километре от нас по дорогу тянулся огромная колонна беженцев. В бинокль я разглядел детей, женщин. Мужчин почти не было, по крайней мере, я разглядел только пару стариков.
Видимо, нас тоже заметили, поскольку колонна остановилась и к нам направился как раз один из этих стариков.
– Рота, в ружье!!! – закричал я.
Солдаты забегали, пытаясь найти свое оружие и оправиться после вчерашних обильных возлияний и сытной пищи.
Через несколько минут солдаты рассредоточились, заняли позиции у окон, за забором, на крыше. Я и заспанный Стеценко пошли навстречу старику, который нерешительно остановился метрах в пятидесяти.
Старик близоруко щурился, пытаясь разглядеть нас. Видимо ему это удалось, поскольку он приосанился, поправил свой изрядно потертый полушубок и сказал:
– Ну слава те Господи, имперцы! – при этом "имперцы" он произнес с ударением на первом слоге. – А я-то уже думал… Господин поручик, разрешите обратиться?
Дедок явно служил в молодости, выправка у него была будь здоров!
