− Стало быть, нужда в вас графу Румянцеву.
− Впрочем, в помощники рекомендую Захарова Дмитрия Даниловича, моряк он толковый. Да и офицеры на «Орле», скажу я тебе, чинная рать: дружны и духом крепки, что морской узел. Один господин Гергалов чего стоит! «Александритом» в нашем компанейском братстве величается. У-у-у, брат, скажу я тебе, сей живец самому дьяволу в пасть плюнет. Бабник только, сорвиголова. Чтоб какая-то юбка кормой вильнула мимо!.. Да не приведи Господь! Ни-ни! Всех на таран берет. Зато как поет, как поет, шельмец! − Черкасов аж покачал головой. − Орфей, да и только! Ему бы в Риме арии лить, а он… Ну да ладно, наслушаешься еще, Андрей Сергеевич. Ничего, с бору по сосенке − сколотишь воинство. Ты уж не обессудь, брат, не обижайся на меня, − виновато ломая бровь, молвил Черкасов. − Веришь, надеюсь?
− Да ну тебя к бесу! − возмутился Преображенский. −Как слову офицера не верить? Друг тем и золот, что лжи не допустит, не подведет. А кто над другом потешится − тот над собой плачет, так?
− Тu as raison, Andre54.
Случилось им на следующий день засидеться у Преображенского до петухов. Черкасов вдруг поник головой и плечами. Он сильно дымил трубкой, молчал и думал о чем-то, роняя невпопад слова.
Андрей хоть и навеселе был, но конфузию поимел: «То ли правдой своей обидел на корабле капитана, то ли…»
Но тут смущению его край пришел. Черкасов глянул из-под бровей и сказал:
− Можно просить тебя, Андрюша, выслушать меня, но только чтоб это!.. − он приложил палец к губам, красноречиво заглянув в глаза.
− Изволь, брат, это умрет во мне, но отчего непременно сейчас?.. Может, завтра… Уж рассвет близок.
− Э-эх, обидно мне, тезка, коли стыдно тебе за меня, −Черкасов хлопнул жженки и бросил голову в ладони. −Уныние на душе, душно.
Преображенский приобнял приятеля:
− Брось ломать себя! Рад я! Всеми силами рад тебя выслушать.
Капитан благодарно заключил ладонь Андрея в свои горячие руки и придвинулся ближе.
− Известно ли тебе, что пред тобою сидит наигнуснейший человек? Фурий, ежели угодно!
− Бог с тобой…
− Молчи! − Черкасов пьяно усмехнулся и облизал губы. − Всё так и есть, сударь. Раз говорю − знаю. Так вот, был у меня брат Митрофан. Не родной, но кровный по отцу, знаешь, как это бывает? Да-а, батюшка мой −преблагородный человек, царствие ему небесное, имел грех: кутил с крепостными девками амуры… жизнь без того постной казалась… вот и наперчил… Осуждать его не берусь −он старой гвардии семя: под пушкой рожден, на барабане пеленут. Словом, с солдатами жил, но при сем самолюбия был необъятного. Да и мне ли твердить об этом, у самого киль дерьмом оброс. Митрофан был старше меня на десять лет и отроду силой наделен чертовой. Еще в юнцах ходил, а уж тогда мужики сторонились его в кулачных драках, домашние втайне шептались: дескать, он один унаследовал всю фамильную крепь. Дружбу мне с ним водить было заказано, уж больно серчала маменька, не могла отцу грех простить: Митрофан, что две капли воды, похож на отца, только молодецкой стати в нем на пуд-другой более, может, густая аварская
