Помнишь?
Родион осмотрел отметины на запястье.
— Олаф, я не понимаю. Как такое возможно…
— Бельский подставил тебя. Этот подонок пойдёт на всё, помнишь его слова? «Вы ещё пожалеете».
Родион помнил. И то, что Бельский сказал ему про Катю на приёме, помнил.
— Какой же я был дурак, что потащил тебя туда. Хотел, чтобы ты развеялся.
— Ты не виноват.
— Родион, он убил Владу.
Родион почувствовал, как в груди рождается комок ненависти. Он вспомнил рожу Бельского, представил, как сжимает кулак и со всей силы колотит по ней, вминая кости в череп. По телу мгновенно пронеслась горячая струя энергии.
— С утра у меня был сыщик. Мне кажется, он искренне хочет разобраться, — сказал Олаф.
— Почему мне говорят, что у моего алиби нет доказательств?
— Бельский удалил все светописи в Турове.
— Что?
— Ты знаешь какие у него связи. Наши программисты говорят светописи дублируются в резервные базы данных. Они постараются их вытащить.
— Этого мало. Нужны свидетели.
— Я рассказал ему про француженку. — Ту женщину на дороге?
— Он найдёт её, и она даст показания. Я нанял лучших адвокатов. Мы вытащим тебя. Ты, главное, держись. Держись, ты понял?
Родион попрощался и повесил трубку. Постоял немного, поднял её снова напряжёнными, как ветки пальцами. Набрал номер. На том конце ответил женский голос.
* * *
Домра приехал к дому Грегора Бельского без предупреждения. Полицмейстер не одобрил бы допрос человека с такими связями без убедительных улик, а адвокат Бельского растопчет домыслы Домры в пух и прах. Поэтому сыщик решил испытать удачу. К большому удивлению, она ему улыбнулась. Автоматические ставни разъехались, как только Домра объявил стойке при въезде, кто он и зачем прибыл.
К дому вела длинная зелёная аллея. Плачущие дождём высокие деревья нагибались кронами над дорогой, словно очарованная прислуга при виде короля. Сам дом был огромным. Величественные колонны; шпили, щекочущие затянутые чумазыми облаками небо; перед входом залитый мрамором фонтан. Когда Домра остановился, в небе сверкнула молния. От грохота задрожала земля.
На коротком отрезке от машины до входной двери, Домра промок до нитки, словно на него опрокинули ушат воды.
Дворецкий проводил его на второй этаж. В доме было тихо и безлюдно, звуки грозы и дождя заглушались толстыми стенами. Создавалось впечатление, что дом полностью отгорожен от реального мира. Внутри существовал свой, особый мирок, созданный только для одного человека.
Домра кожей ощущал, как на него пялятся. Стены, лестницы, ковры, какие-то люди на картинах — щипали его вниманием настолько дотошно, что Домра, закутавшись в промокший плащ, чувствовал себя голым.
