— Ваш подход мне знаком, господин пристав. Простите, но он давно устарел, хотя, к сожалению, до сих пор популярен. Личность человека конечна и самодостаточна. Её можно и нужно корректировать. Если каждый пройдет коррекцию, мы искореним преступность, самоубийства, научим людей уважению друг к другу.
— И лишите их выбора.
— Прийти к нам — уже выбор. Уметь признать ошибки, принять болезнь — показатель силы, а не слабости. К сожалению, до сих пор нет закона, регулирующего коррекции. И только потому, что в наши двери входят больные, а выходят здоровые — губернатор ещё не прикрыл нас. Но теперь всё изменится. Я не страшусь за себя или за СОНМ. Я боюсь за тех людей, которые останутся без надежды на исцеление.
Девушка на кресле задрожала, словно через неё пропустили тысячу вольт электричества. Сухожилия на руках вздыбились, кисти стиснули подлокотники, ногти вонзились в ткань. Если бы не ремни, стянувшие тело, она бы свалилась на пол. Люди за её спиной смирно наблюдали.
— Вы как дети, которые играют с папиным пистолетом. Рано или поздно он выстрелит.
Померанский слушал с большим любопытством.
— Пожалуйста, продолжайте, господин пристав. Я хочу услышать вашу точку зрения.
— У каждого из ваших работников своя жизнь, семейные проблемы, неутолённые мечты. Цена их ошибки, даже самой ничтожной — человеческая жизнь.
— Ошибки исключены. Каждого из работников мы отбираем очень тщательно. Все они преданы нашей идее также как мы.
— Вы ещё более беспечны, чем я думал.
— Вы не веруете в людей.
— Однажды я поймал детского врача, оказавшегося маньяком педофилом. Сестру милосердия, задушившую два десятка стариков, потому что думала, что спасает их души. Мать, утопившую детей, потому что не могла их содержать. У всех этих людей была безупречная репутация, никто из родных представить не мог, что они способны на такое. Возможно, они и сами не знали, но в один момент что-то с ними произошло. Темные души.
Олаф понимающе покивал.
— Как-то Родион предложил рассматривать личность как карточный домик высотой в сотню этажей. Только с виду домик кажется крепким — вытащи одну карту, и он рассыплется. Именно поэтому над каждой коррекцией работают десятки людей в течение месяца. Коррекция — очень дорогостоящая процедура. Те, кто способен платить — платят. Но мы лечим и бесплатно, очередь множится, но мы делаем, что можем. Каждая коррекция все еще штучная ручная работа. В будущем, когда мы автоматизируем процесс, технология станет доступна всем клиникам мира.
