Аламеда сидела на берегу, распутывая пальцами мокрые волосы и слушая ночь. Ей нравилось оставаться наедине с самой собой – с той прежней Аламедой, которая жила в её сердце. Внезапно она ощутила чью-то неосязаемую близость, и в тот же миг что-то холодное и противное коснулось её ступни – она одёрнула ногу. Склизкая масса растекалась по прибрежным камням, вздуваясь посередине, как огромный пузырь. Из него на Аламеду взглянули чёрные неживые глаза.
– Мокрун, – прошептала она, и благоговейный страх пробежал по всему телу, сперев горло и заставив онеметь кончики пальцев, но тут же пропал, словно оттуда ушёл в землю. Она знала, что не нужно бояться, и заговорила с ним, пытаясь без содрогания выдержать направленный на неё нечеловеческий взгляд: – Я не ожидала увидеть тебя в озере, Мокрун – дух топей. Думала, болота – твои владения.
Внезапно под бусинами глаз образовалась воронкообразная щель. Тёмная и манящая своей чернотой, как сама неизвестность.
– Вода… – донеслись оттуда глухие звуки, – вода – мои владения, говорящая с духами… Вся вода…
– Ну конечно же, – догадалась Аламеда, – ты можешь жить везде, где есть вода… Спасибо тебе, мокрун, что услышал мою просьбу и спас ребёнка от смерти.
– Не благодари, – проклокотало бесформенное создание откуда-то из глубины чёрной бесконечности. – Твоя просьба нарушила Равновесие… Мне придётся восстановить его… Расплата близка… – говорящая воронка затянулась. Скользкая масса сползла в воду, растеклась по ней жирным пятном и исчезла.
– Расплата? – ужаснулась колдунья.
* * *
Следующей ночью людей разбудила чудовищная буря, какой они никогда не видали прежде. На лес обрушился ливень невиданной силы. Ветвистые молнии, словно ночные кошмары, заглядывали в окна хижин. Чудовищное громовое эхо сотрясало весь холм. Трещали и валились старые деревья, а молодые – гнулись к земле, грозясь вот-вот переломиться пополам. Окружающий поселение лес с трудом сдерживал натиск бури. Ветер гонял по воздуху одежду, что сушилась на тростниковых верёвках, да остатки растопки с кострища, рвал в клочья подготовленные к шитью полосы древесной коры. Весь мир превратился в сплошной водный саван, стягивающийся вокруг несчастных людей. Они жались внутри своих хижин, боясь, что очередной порыв ветра целиком сорвёт тростниковые крыши, с которых и так уже сочились на пол тяжёлые капли. И хорошо ещё, что, строя жилища, догадались мешать глину с рогозом – так быстро выходили крепкие и устойчивые стены, которые теперь хоть как-то сдерживали натиск бури.
