– Почему ты так считаешь? – я изо всех сил попытался сделать своё лицо непроницаемым.
– Ну, я же вижу, как все сочувственно на меня смотрят. Врачи, медсёстры… Мол, такая молодая – и такой ужасный недуг.
– А я вижу прекрасную юную леди, которой с каждым днём становится всё лучше и лучше, – я улыбнулся Лиз самой широкой и искренней улыбкой, какую сумел ей подарить. – Не будем торопиться с диагнозами, мы только в начале пути, и, скажу тебе честно, у меня нет никаких оснований думать о чём-то неизлечимом.
Разумеется, я не мог и не хотел рассказывать ей всю правду, просто потому что, на мой взгляд, правдой она не являлась. Страшный диагноз в папке действительно был, но ставил его не я. Им наградили Лиз некоторые из моих американских коллег. К сожалению, заведующий клиники «Голубой Лес» и мой непосредственный начальник, доктор Арольд, был с ними согласен. Диагноз шизофрения, кричащий из карточки Лиз своей пугающей беспощадностью, я не разделял, но пока что не мог предложить главному врачу взамен ничего более убедительного.
На мой взгляд, речь шла о некоем психосоматическом расстройстве. То есть о психическом расстройстве, которое проявлялось и на физиологическом уровне. Лиз беспокоили не только сны и видения – после них её, как правило, мучили боли во всём теле, сопровождающиеся сильнейшей слабостью. Она могла провести в постели целый день, не в силах даже подняться. Симптомы проходили сами собой довольно быстро, но вновь возвращались после приступов. К сожалению, эти наблюдения пока не позволяли поставить точный диагноз. Мне ещё только предстояло определить природу снов и видений моей пациентки, а также выяснить механизм возникновения физической реакции на них организма.
Лиз помнила свои сны лишь частично и могла передать только общее ощущение и обстановку, но никогда не запоминала каких либо конкретных событий. Понять же что-то по её бредовому бормотанию во время приступов было практически невозможно. В ходе наших бесед она со скрупулёзной тщательностью пыталась вспомнить каждую привидевшуюся ей деталь, но всякий раз вырисовывалась примерно одна и та же картина.
Вот и теперь, сидя в кресле напротив меня, Лиз описывала вчерашнее видение, практически слово в слово, как и предыдущие.
– Кругом вода, – сказала Лиз, – гниющая болотная жижа. Пахнет сыростью и плесенью. Я вижу себя, ступающую босыми ногами по затопленной, размытой земле, по скользким кочкам, которые едва выглядывают на поверхность. – Лиз встала и для наглядности принялась показывать на лежащем под её ногами ковре, как она осторожно перескакивает с кочки на кочку. – Я боюсь провалиться, боюсь, что следующий клочок суши – последний и дальше идти будет некуда. Мне видно себя со спины, и это очень странное чувство, доктор. Знать, что вот она Я, наблюдающая сама за собой, а там другая Я, ступающая по болоту… И вдруг та другая оборачивается и… я смотрю сама на себя! Как в зеркало. Словно своё отражение вижу: лицо, волосы, фигура, – точная копия. Но вот глаза – не мои. Я никогда не видела таких прекрасных глаз. Тёмно-карие, глубокие, а по форме – как миндальный орех. Но они ненавидят меня. Смотрят так, будто готовы убить. Аж мороз по коже. Аж хочется крикнуть, но язык прилип к нёбу – не проронить ни звука. И вот другая Я говорит мне что-то… – Лиз усердно нахмурила лоб, пытаясь вспомнить, – что-то бормочет и шепчет. Знаете, доктор, как бабки-знахарки произносят свой наговор. Бу-бу-бу, ш-ш-ш… Но я ничего не могу разобрать, ни слова.
