Кира моментально считала его посыл и сразу обмякла. Этот человек мог с ней делать все, что захочет, и у нее не было права на отказ. Нет, конечно, формально она сейчас могла перевести все в шутку и тут же уйти, и Кира была уверена, что после этого он больше никогда не посмел бы так на нее смотреть. Но она осталась, сама не понимая, почему. Она не хотела его, не думала о нем, но продолжала впитывать этот взгляд. Чувство юмора и уверенность в себе стали ей недоступны, как будто их отключили за неуплату.
– Почему? – тихо и испуганно спросила она.
– А вы думаете, почему я задаю вам все время один и тот же вопрос? Потому что не нахожу других… Смотрю на ваши губы и ничего не могу с собой поделать.
Давид подошел к дивану, сел рядом с ней и положил свою руку поверх Кириной. Она смотрела на все это как зритель во время кульминации спектакля: внимательно, с замиранием сердца. Впервые рассматривала его пальцы, отгоняя от себя поднимающуюся из глубины похоть. Ладонь была горячая и тяжелая.
Кира неожиданно для себя поняла, что сейчас, в эти несколько секунд, ей предстоит принять одно из самых важных решений в своей жизни. Давид сдерживал свой порыв, выжидая, выдернет ли Кира руку из-под его руки, или нет. Было очень тихо, лишь часы на стене медленно отстукивали секунды. Точно так же секунды бились внутри Кириной груди. Она нервно прислушивалась. Еще пару ударов – и будет поздно. И правда, прозвучало два тик-така. Кира так и не убрала руки.
Давид подался к ней и буквально вдавил ее в спинку дивана своим поцелуем, сначала аккуратным, потом неистовым. Он играл с ней, как океанские волны с морским берегом, то обрушивая всю свою мощь, то отступая – но лишь для того, чтобы усилить контраст. Кира и в самом деле ощущала себя безвольной песчинкой, которая могла думать только о том, чтобы не утонуть, остаться на поверхности, лишь бы хватило воздуха. Никогда в жизни она не была так близко с человеком, который буквально искрился энергией, затягивая в свое поле, заставляя подчиняться. Он был не просто мужчиной, он был явлением природы – не как цунами или смерч, возникающими из ниоткуда с дьявольской силой и быстро теряющими потенциал. Он был как Гольфстрим, как приливы – воплощением спокойной, но не терпящей возражений энергии.
Через пятнадцать минут Кире уже начало казаться, что так было всегда, что его порыв не неожиданность для нее, что так и надо и нет ничего более естественного. Когда они все же оторвались друг от друга, Давид засмеялся:
