Однако чаще Кира просыпалась от того, что закатисто смеялась. Она смеялась над толстыми, неуклюжими летающими котами, огромной клубникой размером с футбольный мяч, ватными облаками, по которым прыгала, как на батуте. В одном из таких снов Наталья Алексеевна вместо итальянского разговаривала с ней на каком-то смешном тарабарском языке, и Кира заливалась смехом так, что будила встревоженного Максима.
Эти сны были из далекого беспечного детства, которого у нее, по сути, никогда не было. Открывая глаза, она удивлялась самой себе и продолжала смеяться уже оттого, что с ней такое происходит. Поговорив с близкими и обнаружив, что никто больше не пробуждается ото сна с хохотом, Кира стала считать это чем-то вроде особого дара и тем сильнее ценить его.
Сны так разнились с действительностью, что ей хотелось уйти в свой конфетный детский мир навсегда. Она вспоминала в такие моменты Николу Теслу, для которого жизнь в его вымышленном мире была более комфортной и осязаемой, более удобной и логичной, чем то, что его окружало в реальности. С той лишь разницей, что Тесла убегал в свой выдуманный мир, чтобы изобретать, а Кира – чтобы спрятаться от себя самой.
В это время вся ее настоящая жизнь была воплощением московской мечты. Она вставала поздно, часов в десять-одиннадцать, садилась работать в час дня, когда остальные уже шли на обед. Чуть-чуть училась, чуть-чуть занималась любовью, работой и много думала. Вечером неизменно фланировала между ресторанами «Аист», находившемся в соседнем доме, и «Uilliam’s», который был на два дома дальше. Чаще в компании новых, таких увлекательных знакомых, быстро исчезавших из ее жизни. Реже одна, сидя за столиком у окна и глядя на улицу. Все люди, что проходили мимо нее, казались такими занятыми, погруженными в свои важные дела.
Жизнь пульсировала вокруг, как влюбленное сердце: гулко, четко, сотрясая весь организм предвесенней Москвы. Кира любила этот город, который, казалось, так нашпигован событиями и людьми, что здесь нет шансов испытать чувство одиночества. С другой стороны, в такие моменты у окна в кафе он вызывал в ней какую-то безысходную тоску. Все эти премьеры в Большом, презентации «самых-самых» новинок, мастер-классы, попойки с друзьями, дни рождения – все это было бестолковой столичной суетой. Она любила всех этих спешащих человечков по отдельности и ненавидела человечество в целом…
В назначенный день Кира проснулась раньше обычного, выпила двойную порцию успокоительных капель и потому неестественно спокойная пошла пешком на встречу. Благо, Давид назначил ее не в офисе, а в «Кофемании» на Большой Никитской. Кира пришла вовремя и была в полной уверенности, что Гринберг опоздает. Такие люди всегда опаздывают. К своему удивлению, она обнаружила его уже сидящим за столиком. Чертыхнулась про себя, потому что хотела сбегать в туалет к зеркалу до того, как появится перед ним. Вместо этого, плюхнулась на стул, розовощекая и растрепанная, засуетилась, заказывая неизменный латте «Сингапур», а под конец еще и запуталась в шарфе. Давид молча смотрел на нее с застывшей полуулыбкой на лице.
