– Ну, во-первых, я не привык считать женщин. А во-вторых, какое это имеет значение? Я обыкновенный мужчина, ты сногсшибательная девушка – и баста.
– Скорее, наоборот. – Кира неожиданно для себя покраснела.
В этот момент подошел сомелье.
– Как насчет «Sassicaia»? – спросил Давид у Киры, у которой знакомое слово сразу отозвалось образом кипарисовой аллеи в тосканской Болгери, как будто на старой нечеткой фотографии. Она была приятно удивлена.
– Конечно, откуда ты узнал?
– Что ты любишь «Sassicaia»?
– Да.
– Почувствовал.
Разговор сразу оживился – о вине и об Италии Кира могла говорить вечно, эта тема спасала разговор даже с самым занудным собеседником. Потом они говорили о путешествиях, о машинах, снова об Италии, о том, как тяжело эмигрантам в Лондоне, и о том, что они тоже эмигранты, но необычные. «Sassiсaia» способствовала тому, что разговор затих лишь ближе к полуночи.
Выйдя на улицу, они немного постояли у машины, наслаждаясь прохладой.
– Сейчас что-то покажу! – по-мальчишески хвастливо сказал Давид.
Он открыл капот машины, и Кира обнаружила, что там ничего нет. Пусто. Ни мотора, ни кучи непонятных трубок и проводков. Только место для сумок. Она слегка подалась вперед, чтобы все рассмотреть, и тут Давид обнял ее сзади. Уверено отодвинув волосы, стал целовать ее шею и плечи. Выждав несколько секунд, она развернулась к нему.
Он не спрашивал, куда ехать, просто двинулся, куда считал нужным. Кира моментально отрезвела и стала вновь оценивать Гринберга с точки зрения своей главной цели. Единственное, что она сказала, когда они подъехали к его апартаментам:
– Можно завтра я приеду на работу попозже?
Давид засмеялся и притянул ее к себе:
– Я тебя обожаю.
Кире почему-то запомнился совершенно индифферентный взгляд консьержа. На лице пожилого мужчины не читалось ни единой эмоции, но взгляд был долгим: он проводил их безотрывно до самого лифта. Кира, всю жизнь сознательно воспитывавшая в себе здоровый пофигизм и считавшая, что ей это удалось, вдруг спасовала. Ей захотелось съежиться и исчезнуть, однако, когда они поднялись на пятый этаж и вошли наконец в «старое гнездо», как назвал его Давид, все остальные чувства, кроме расположения и интереса к этому человеку, испарились.
«Гнездо» было современным и консервативным одновременно, благодаря тяжелым дубовым стеллажам и витринам да светлой мебели из углепластика. На противоположной от окна стене расположилась такая же зеленая панель, как и в офисе, а между витринами висела огромная черно-белая фотография: тихая морская гладь, возвышающаяся над ней нефтяная платформа со струйкой дыма, правее – «отряд» ветряных мельниц. Давид спокойно стоял и ждал, пока Кира осмотрится.
