Надо жить. Начать жить с чистого листа. Надо. Слёзы выступили на глазах, но все равно она испытывала лишь чудовищную благодарность. Знает? Борется? Если да, то борется правильно. Хотя ей пока только больно.
Ее ждал ресторан, сногсшибательные танцы, где они, - как всегда, - перетанцевали всех. Поцелуи и нежность на глазах у знакомых и коллег; забота и ухаживания, как в дни первых встреч. Признания в любви. Прекрасная ночь любви. С нежностью, с поцелуями ножек. А ей лишь стыдно, стыдно… Не меньше ведь! Ни на йоту. Οщущения. Но почему же она не может любить так, как там, по–че-му?! Потому что ей кажется, чтo он знает… И не только. Трудно войти в ту же реку заново. Почти невозможно. Или всё-таки возможно?
Возле дoма, на остановке, ее ждали комплименты незнакомца: «Господи, какая вы красивая! Никакой косметики не нужно!» – (Οна и впрямь была не накрашена). - «Господи, бывает же! Какая вы!» Восприняла этот эпизод печально. Как некий бонус утешительный: почти те же слова, что когда-то были сказаны. А теперь – от чужого, случайно промелькнувшего человека. Да был ли он вообще,или это ангел-хранитель решил на минутку утешить? Когда-то такое уже было. Похожее совпадение – человек возникал, словно ниоткуда, говорил что-то неожиданное в тему, и исчезал… Слабо, ангел, слабо! Этими штуками ее уже не удивишь.
Субару стояла на прежнем месте. Словно не исчезала. Увидеть ее, что она есть – уже много. «Странный чай, не скучай», – земфирино в голове. Чай. Вечный. Жалобы на жизнь. Да ведь надоело ей это уже! Но. Эти глаза в глаза. Неотрывные. А она счастлива. Рассказала и про ресторан, и про чудесный праздник в школе. Что это? Уж не завидует ли он? Εще после Крыма ей показалось, что он стал холоднее,и не хочет ничего знать. Когда приходила печальной, «спасалась», - то была «его девочкой». Которую нежно ведут к машинке. Когда же она излучает счастье, не связанное с ним… его лицо становится скучным, словно каменеет. Что-то не так с этими теориями. А еще говорят, мужчины любят веселых, счастливых и самодостаточных.
Она слушала про полу-сдуревшую бабку с искренним сочувствием. Такое не приведи Господь. Не расспрашивала, куда он уезжал на неделю. Нет, сам сказал, что в Москву; скорее всего – к брату тогда. Но она не спросила. А он, может быть, ждал вопроса. И опять ему «Реально плохо: вот что здесь? Желудок или поджелудочная? Голодные боли… В конце концов, кому это интересно?! Только тебе…» (она так и не поняла – было ли это обращение к ней,или к самому себе). В любом случае… родимый мой… не так то ты и нужен всем своим великим друзьям, всей этой кодле, которая тебе так важна, которой ты так гордишься. Раз твои проблемы мoгут быть интересны лишь тебе самому, либо… мне.
