Посвятительное послание Аббона, смиренного монаха, своему дорогому брату Гозлину
[1] Аббон, последнее из созданий Божьих, недостойный диакон, обнимает своего брата Гозлина[35] с любовью горячей, искренней, превосходящей всякую на земле, и желает ему в Иисусе Христе всяческого благополучия, какого только жизнь обоих нас может нам доставить. Твоя братская нежность, которая мне так дорога, от меня с давних пор многократно требовала, чтобы ей была передана в дар малая работёнка, посвященная битвам за Париж и Эду, наиболее выдающемуся князю, который когда-либо жил с самых начал королевства до нашего времени[36], родившаяся из нашего труда, свидетельствующая столь же о твоем интересе к слабому таланту, сколь о верности, превыше всего, воспоминаниям о братской любви. Знай же, о счастливейший из братьев, что та же самая причина побудила меня направить тебе эти простые страницы, не только чтобы ты не разочаровался в своей столь драгоценной просьбе, но также к утешению лучшего друга читателя[37], чтобы они наполнили до края дражайшую службу того, кому их посылаю, и в особенности, чтобы твоя благоразумная рука избавила их от отклонений с пути. Так как всепоглощающие занятия, которым я повсюду предавался, никогда не оставляли мне необходимого досуга, чтобы их пересмотреть: таковы они были тебе представлены в первый раз, таковы еще и те страницы, которые последуют; только пергамент меняется. Ты их бегло просмотришь, подобно проницательному судье, как сделал бы Феб [Аполлон].
[2] Изложив мотив этого послания, стоит, думаю, осведомить о двух причинах, по которым я решился предпринять эту работу: первой было желание найти в ней упражнение (так как я был тогда скромным учеником в дисциплине словесности и только-только приступил к эклогам Марона [Виргилия]); другой – намерение оставить долговечный пример тем, кому придется позаботиться о других городах. Что до остального, я придаю большое значение тому, чтобы твоё благосклонное милосердие – так же, как и других читателей, - знало, что если я приложил старание к этой книге стихов, то это не для того, чтобы меня считали поэтом. Здесь не найдут никаких вымыслов из тех, которые находят у великих поэтов. Я нигде не соединял в звуках своих песен фавнов и диких зверей в таких играх, каким предавался Силен; я никогда не заставлял старые дубы потрясать своими вершинами
