и соблюдали прочие нововведения, точно как педанты старых времен. Да, кстати о манжетах: случилось мне как-то раз обедать у господина видама
[490], и вдруг сосед мой по столу, какой-то безмозглый капитанишка, приняв мои манжеты за салфетку, давай вытирать об них свои лапы; я бы, конечно, вздул его, но что возьмешь с невежды! А касательно длины волос, повторю хоть сто раз и вас приглашаю со мной согласиться: короткие волосы, не прикрывающие даже ушей, – чистый позор для кавалера!
Божё. А я вам повторю, что сия новая мода завезена к нам из Гаскони и что некоторые следуют ей не для того, чтобы прикрывать уши, но, напротив, желая скрыть отсутствие оных.
Фенест. Ах, сударь, я вам так скажу: надобно погрузиться в себя, отрешившись от таких мелочей, как глаза или уши, и все созерцать или слушать не иначе как с пренебрежением, ничем не отвлекаясь от внутренних раздумий.
Божё. Однажды Король, проезжая к морю через Гренобль, спросил у тамошнего епископа, как же он наставляет дам-прихожанок, ежели те украшают себя буклями, называемыми «финтишлюшками», и весьма крепко выразился по поводу сей развратной моды.
Фенест. Тут вы правы, наш король привержен одному только военному искусству, а моды с войнами не очень-то в ладу: каски не налезают на длинные волосы, букли мешают застегнуть кирасу, голова велика, точно пивной котел, да и весит не меньше; вот отчего один из королевских конюших[491] накропал весьма смелый стишок, осмеивающий эти самые «финтишлюшки»; послушайте его:
Кузнец к себе на дверь прибил подкову,
Цирюльник – частый гребень и клистир,
А дама «финтишлюшкою» готова
Оповестить о ремесле весь мир.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
О второй битве и поражении при Вальтелине
Фенест. Я спустил все свои денежки в игре и даже в долги залез; жить мне стало совсем не на что, вот я и пошел к монсеньору де Во[492], адъютанту, да и завербовался в армию, что шла сражаться в Вальтелину[493]. Таким-то манером и удрал я из Парижа. Сперва мы прошли по Швейцарии. Ах, кто видел эту страну, тот может смело похвастаться, что побывал в раю! Будничные обеды длятся не менее четырех часов, а уж праздничные ужины – целых двенадцать. Правда, не так давно швейцарские гугеноты произвели реформу и сократили время торжественных трапез до шести часов. В Солюре повстречался я с одним толстяком, королевским капелланом, – я хочу сказать, капелланом швейцарцев короля[494]; вот он-то как раз и внушил мне горячее желание записаться в пехоту; вы с ним, случайно, не знакомы?
