: он не удрал от врага, как бретонцы при Фонтенэ
[580], но, напротив, собрал полк из ангелов понадежнее, отдал их под начало святого Георгия, обученного сражаться с чертями, и послал ему подкрепление в виде другого бравого отряда под командованием святого Михаила, также имевшего немалый военный опыт; сам же, взвалив крест на плечо, грохнул им, как тараном, в баррикаду и с первого же раза обратил ее в щепы, разметав обломки; тут уж чертово воинство, не в силах выдержать столь ужасный натиск, поспешно отступило к следующему укреплению, которое называлось Преддверием Рая».
Фенест. Ну точь-в-точь бой на мосту Сей[581] – так и чудится, будто я сейчас там!
Эне. Да помолчите же, Бога ради!
Божё. «В этом самом преддверии армия их пополнилась теми святыми отцами, которые по своей жизни в обителях досконально изучили все адские уловки и хитрости, вследствие чего могли немало поспособствовать разгрому неприятеля. Старые черти, посовещавшись, решили бросить клич по свету, дабы призвать на помощь всех тех, кто по известным причинам нередко предается дьяволу, однако времени уже и на это недостало. Третью свою надежду возлагали они на Чистилище, но там пасторы понаделали столько брешей и дыр, что Вельзевул, коему предстояло держать оборону с легионом чертенят, даже и пытаться не стал. Будучи оттеснен к последнему своему оплоту, а именно к Аду, Люцифер поневоле капитулировал и, в возмещение убытков, истребовал к себе всех развратников и шлюх древнейших времен; однако досталось ему не больше, чем Майе-Бенеару в Вандоме[582]. Наконец, он и все его присные смиренно сдались на честное слово полководцу ангельской армии святому Михаилу, который незамедлительно приказал трезвонить во все колокола, замес-то барабанного боя, в честь того, что противник сдался в плен Принцу-побе-дителю. Когда всеобщее ликование по случаю победы закончилось, Господь наш выбрал среди пленных самых знатных особ и повелел им склониться пред Королевой-Матерью и целовать край ее одеяния. Первым подошел Адам под ручку со своей милой женушкой Евой. Иисус хотел также представить своей матери самых главных чертей, но она поостереглась глядеть на них. Встал вопрос о праздничном фейерверке, но адский огонь не был сочтен для этого достаточно чистым, огонь Чистилища также долго оставался под сомнением; наконец знатоки, что разбирались в этих делах лучше иных прочих, все же воспользовались именно этим огнем, рассудив, что он, мол, гибелен не для всех и способен порадовать множество праведников, а также весело пылать в очаге». До сих пор проповедь звучала именно так комично, однако вслед за тем проповедник пустился доказывать, что это грехи наши довели до такого сражения; следовательно, мы и являемся причиною тех страданий, которые пришлось претерпеть Господу нашему. Высказав таковое мнение, сей великий оратор закатил глаза и долго простоял молча, как бы в оцепенении; затем, придя в себя, начал повествовать о мучениях и Страстях Господних, которые он сравнил со всеми пытками, какие только смог припомнить, не говоря уж о разных хворях и лихорадках, кои присовокупил он к первым вместе с легкими ранами и недомоганиями; тут он изменился в лице и, словно вне себя от ярости, выхватил из кармана веревку, завязанную петлею со скользящим узлом, набросил ее себе на шею, вывалил на всю длину язык изо рта и уж наверняка удавился бы, потяни он чуточку сильнее. Подручные святого отца, внимательно следившие за его действиями, бросились к нему и стащили веревку у него с шеи. Стены храма прямо-таки сотряслись, столь громко возопили прихожане, которые от смеха перешли к рыданиям, от комедии – к трагедии, завершившейся эдаким жертвоприношением, без всякого, впрочем, кровопролития.
